— Мне лучше знать, с каким паном и где мне оставаться, — язвительно заметила Анна. — И пока я сама не решусь уйти от вас, не смейте меня прогонять. Я не бродячая собака.
«Очередной бунт на корабле!» — улыбнулся про себя Громов. А вслух согласился:
— Решено.
Беркут коротко, но под большим секретом, объяснил обер-ефрейтору, что возглавляет спецгруппу, получившую задание внедриться в партизанский отряд, и что одного из своих людей он оставит здесь, в Залещиках, остальных — в ближайшем селе, за городком. И в связи с этим попросил успокоить раненого: пусть делает вид, что ничего не подозревает.
Когда обер-ефрейтор поговорил с раненым, Андрей приказал мотоциклистам выезжать первыми и ждать их в километре от села. Он не хотел, чтобы немцы видели, где именно, в каком доме останется Зданиш.
Свернув в один из переулков на окраине села, Беркут сам, наудачу, зашел в первый попавшийся дом, осмотрел его, выяснил, что хозяйничают там двое стариков, и решил, что наладить с ними контакт — это уже дело самого лесничего.
— Только немцам больше не попадайтесь, — посоветовал на прощание Зданишу. — А то в следующий раз меня может не оказаться поблизости.
— Да уж, — согласился тот, — во второй раз чудесного спасения не будет. Уже хотя бы потому, что дважды чудес не бывает.
— Поэтому-то на рассвете советую уйти в лес.
— Спасибо, пан лейтенант. Бог отблагодарит вас за все доброе, что вы сделали для поляков и Польши.
— Отблагодарить меня за то мизерное, что мне удалось сделать, — сдержанно улыбнулся Беркут, — Богу будет совсем нетрудно. А посему — прощайте.
Беркут проследил, как Зданиш вошел в дом, постоял еще несколько минут, словно надеялся, что тот передумает и снова вернется к машине, а прежде чем сесть с кабину, поинтересовался у раненого, как тот чувствует себя.
— Умоляю вас, господин обер-лейтенант, поскорее в госпиталь! Я потерял много крови. Это мое второе ранение, поэтому я знаю, что это такое.
— Целые народы истекают кровью, — жестко ответил Андрей. — Но вынуждены терпеть. Самое время задуматься над этим.
Тем не менее, сев в кабину, он приказал Корбачу:
— Гони. Парень истекает кровью.
— Немец истекает кровью, немец, — напомнил ему Звездослав.
— Тем более — гони, — остался верным своей логике мышления Беркут, — вдруг удастся спасти!
9
Курбатова они нашли на деревенском подворье, незаметно переходившем в речной луг. Рослый, плечистый, облаченный в китель времен Белой гвардии и опоясанный кавалерийскими ремнями, он стоял, склонившись на жердевую ограду, и наблюдал за свадебными игрищами немолодого жеребца и двух юных кобылиц.
Поддразнивая оседланного боевого коня, кобылицы то бросались к нему, подставляя свои неокрепшие крупы, то вдруг, в самый ответственный момент, уносились по высокой луговой траве в сторону реки, чтобы с призывным ржанием вспенивать плавневое мелководье.
— Какую бы диверсионную подготовку ни проходил казак, все равно в душе, в крови остается казаком, — по-русски молвил Штубер, почти неслышно приблизившись к Курбатову.
— Боевой конь — это и в самом деле в крови казака, — подтвердил подполковник и только тогда взглянул на гауптштурмфюрера.
Штубер тут же представился, затем представил прибывшего с ним полковника, который остался у крыльца, и сказал, что у него возникло несколько вопросов, которые интересуют не только его, но и Скорцени.
— О Скорцени наслышан, — слегка склонил русоволосую, с едва заметной проседью, голову Курбатов. — Вас, господин Штубер, знать не имею чести. Но готов говорить как солдат с солдатом.
Они вошли в дом, в котором хозяйничали молчаливая полнотелая украинка лет пятидесяти и, почти такого же возраста, худощавый жилистый сержант-власовец.
— Прежде всего меня интересует цель вашего рейда от Маньчжурии и почти до западных границ Совдепии, — молвил Штубер, взявшись за рюмку с самогоном, самого духа которого он терпеть не мог, и с грустью посматривая на миску с исходящей паром картошкой «в мундирах», рядом с которой стояла миска с квашеной капустой.
— Прекрасный был рейд, «сабельный», как говорит наш атаман Семёнов. Почти не скрываясь, шли; по-казачьи, не боясь. Наоборот, всех вокруг в страх повергали — армейцев, чекистов, милицию, компартейных жидомасонов. Словом, красиво, лихо шли, — решительно покачал он головой, поминая рюмкой водки тех диверсантов, которым до линии фронта дойти было не суждено, — как юнкера — в психическую атаку, под барабанную дробь.
— То есть у вас не было конкретного задания, конкретной цели?