Выбрать главу

Трубку положили, а майор Уиллис долго еще лежал, пока не заставил себя встать и открыть дверь в ванную. Взрывчатка была на месте. Двести граммов прикреплены к днищу ванны. После взрыва мало что осталось бы от ванной. И от человека, который в ней находился.

Это незначительное происшествие чертовски здорово показало ему фальшивый блеск его благосостояния. Потом к этому прибавились история с Редвином и разговоры о Хрустальной ночи. О Редвине он особо не горевал. Дурак, сам напросился, точнее не скажешь. Но вот если все это милое предприятие провалится, кто, черт побери, станет платить? "Фонд треста"? Уиллис попытался саркастически улыбнуться и понял, что у него дрожат губы даже подобия улыбки не получается. Вот сволочи! Проклятые сволочи! Уж они-то в дерьме не окажутся.

Ему померещилась ужасная картина: он со скамьи подсудимых пытается объяснить обвинителю, что ничего не знал про Редвина, вообще не имел к этому никакого отношения. Сразу же перед глазами встала еще более страшная картина: серый кусок пластиковой взрывчатки, прилепленный к ванне, провода, батарейка, детонатор. Воспоминания о ночных поисках отбили у него охоту задавать даже самому себе ненужные вопросы о Хрустальной ночи, не говоря уже о чем-то еще. Эта Хрустальная ночь была вроде хорошо отрепетированного и организованного погрома - боже мой, я об этом ничего не знал!.. Ничего... ни разу не слышал, ни разу и не услышу, с божьей помощью. Ему преподали действительно наглядный урок. Майор вытер лицо влажным от пота носовым платком, провел им по своей бычьей шее. Бармен принес заказанное виски.

- Вас к телефону, сэр.

- Кто?..

- Не знаю, сэр.

Уиллис взял стакан, выпил половину, пока шел к стоявшей в коридоре телефонной будке. Идиот, зачем, черт возьми, спрашивал, кто звонит. Нервы сдают, надо уехать отдохнуть, взять с собой бабу - и в Монте-Карло. Черт возьми, конечно, в Монте-Карло! Поиграть по мелочи, позабавиться в постели. Не заниматься вот этим.

- Уиллис слушает.

- Говорит Рэнделл. - Голос тонкий, всегда с нотками сарказма, даже когда нет повода, да и где он, повод для сарказма, во всем мире не сыщешь... - Есть небольшое срочное дельце...

Майор почувствовал, как расширяется его сердце, заполняет всю грудь ему стало больно. Он не мог дышать.

- А что такое? - Он услышал, как сорвался его голос, закашлялся, чтобы скрыть это, глотнул виски. - Что за срочность?

- Ничего страшного. Надо скорее встретиться. У Эдварда. Не задерживайтесь. - Рэнделл повесил трубку.

Майор Уиллис взглянул на телефон, закипая от гнева, чувствуя, как его темечко поднимается и опускается, словно крышка кипящего чайника, злоба бушевала в нем, кровь прилила к глазам так, что казалось, они сейчас лопнут. Взять и вот так бросить трубку, разговаривая с ним! "Ничего страшного". Сукин сын! И тут майора охватил ужас, он просто парализовал его.

Внезапно потерявшие силу, короткие крепкие пальцы Уиллиса уронили трубку на рычаг, майор уставился в засиженное мухами облезлое зеркало с рекламой сигарет на уровне глаз. Из зеркала на майора смотрели его желтые, в прожилках глаза, лицо устрашающе налилось кровью, щеки побагровели, над жидкими седыми усиками картошкой навис нос, из-под седых влажных курчавых волос на лоб стекал пот. Раскормленный, мясной породы бык, а не человек. Но Уиллис видел в зеркале только свой ужас. Он нащупал стакан, увидел, что тот пуст, оставил его в будке и вывалился в коридор. Они что-то узнали. Видно, эта история с Редвином. Майор попытался молиться, но не смог вспомнить слова молитвы. "Ничего страшного". Господи, боже мой!

6

Комната была полна теней и запахов: воняло чесноком, прогорклым маслом, большим скоплением людей, вареным рисом, едким, дерущим горло курением. Палочка ароматического курения дымилась перед маленьким алтарем на комоде ярко и уродливо раскрашенная в красно-бело-желтые цвета гипсовая фигурка Шивы, украшенная увядшими цветами, медная чашка, в которой курился ладан, а перед ней - маленькая медная статуэтка Ганеши.

Освещала комнату только голая тусклая лампочка на затверделом шнуре. Тихо перешептывались сидевшие за столом люди: на нарах вдоль трех стен спало шесть человек, по двое с каждой стороны. У четвертой стены меж двух дверных проемов стоял комод с алтарем. Один проем закрывала не дверь, а цветастого ситца занавеска, очень грязная справа, где ее хватали руками, чтобы отбросить. За занавеской громче мужчин разговаривали и смеялись женщины, потом слышалось: "Шшшшш", затем опять раздавался смех. Звуки приготовления пищи - грохот горшков, сковородок, запах кухни - смешивались с разговорами. Карри, чеснок, вареный рис добавляли новые ароматы к запахам, стоявшим в передней комнате. В этих двух комнатах жило десять человек. Остальные были гостями или дневными жильцами, которые работали в ночь, спали на нарах днем и платили за квартиру маленькому бородатому старику, сидевшему за столом. Его зубы, губы и верхняя часть бороды были ярко-красные от сока бетеля, низ бороды - растрепанный и желтовато-седой. Пальцы старика все время перебирали четки, глаза бегали по сторонам, словно высматривая кого-то в полумраке.

- Говорят, он снова родился. В Карачи.

Мужчина помоложе, сидевший рядом со стариком, рассмеялся от бессилия: он уже потерял всякое терпение, чувство такта и уважения к своему тестю. Каждый раз, как он пытался прижать этих людей к стене в споре, они уходили от разговора так же легко, как вода стекает с камня.

- Мы собрались здесь не для того, чтобы говорить о каких-то вымышленных спасителях, родившихся бог знает где, а чтобы решить, что делать дальше. Если бы не оспины, его лицо можно было назвать красивым. Они казались углублениями в коже, выдавленными шляпкой гвоздя. - Что будем делать? Я задаю вам этот вопрос, а вы начинаете лепетать, как дети.

Отвечать ему принялись все разом. Они говорили на гуджарати; слова обрушились на него, текучие и одновременно гортанно-отрывистые, похожие на плевки. Бледный юноша с дикими глазами сказал:

- Это правда. Он снова родился. Но не в Карачи. Он родился среди белуджей. Я видел его гороскоп.

Мужчина с оспинами схватился обеими руками за голову - красноречивый жест человека, доведенного отчаянием до грани сумасшествия.

- Карачи! Белуджи! Гороскоп! Ушам своим не верю, может, мне кажется?! Мы - цивилизованные люди, живем в большом городе, работаем на заводах, пытаемся отвоевать наши демократические права граждан, добиться справедливости - справедливости, слышали такое слово? - а вы заводите разговор о новом пришествии Кришны, о Шиве, о новом мессии, о новом Чингисхане. Да вы понимаете, что скажут белые, услышав подобные речи? Они решат, что мы недостойны жить в обществе, где царит справедливость, и будут правы.

- Они испугаются, - тихо вымолвил юноша. - Здорово испугаются. Может, не сразу, но скоро. Когда Он вырастет. Когда Он начнет собирать своих единомышленников. Это написано. В старинных пророчествах - мне рассказывали те, кто их читал. И вот Он родился.

- Он родился, - повторило несколько человек. Кто-то из спящих проснулся, вылез из-под одеял, вступил в разговор, будто участвовал в нем и во сне.

- Он родился. Будет священная война. Тогда все и решится.

Человек с оспинами ударил обоими кулаками по столу, повысил голос: