— Вам срочная телеграмма от Верховного Главнокомандующего!
У Василевского отчего-то вдруг заныло сердце. Он развернул листок и стал про себя читать: «Маршалу Василевскому. Сейчас уже 3 часа 30 минут 17 августа, а Вы ещё не изволили прислать в Ставку донесение об итогах операции за 16 августа и о Вашей оценке обстановки. Я давно уже обязал Вас, как уполномоченного Ставки, обязательно присылать в Ставку к исходу каждого дня операции специальные донесения. Вы почти каждый раз забывали об этой своей обязанности и не присылали в Ставку донесения. 16 августа является первым днём важной операции на Юго-Западном фронте, где Вы состоите уполномоченным Ставки. И вот Вы опять изволили забыть о своём долге перед Ставкой... Последний раз предупреждаю Вас, что в случае, если Вы ещё хоть раз изволите забыть о своём долге перед Ставкой, Вы будете отстранены от должности начальника Генерального штаба и будете отозваны с фронта. И. Сталин».
У Василевского как будто что-то сломалось в груди. Он хотел свернуть телеграмму, но она выпала из его рук. Стоявший рядом генерал Глаголев поднял листок и отдал ему; он успел заметить, что лицо маршала пожелтело, как воск, на щеках выступили белые пятна, и весь он стал какой-то чужой, растерянный.
— Что-нибудь серьёзное, товарищ маршал? — спросил Глаголев.
— Дай, пожалуйста, попить... — попросил Василевский.
Генерал схватил со стола котелок, налил воды из бачка.
— Чистая вода, из родника, бойцы только принесли чай кипятить, — тихо промолвил командарм.
Василевский отпил несколько глотков и почувствовал — грудь немного отпустило, в горле исчез вёрткий упругий комок, стало легче дышать.
— Поеду на КП фронта, — тихо произнёс он. — Кажется, я задержался у вас...
Он ехал на «Виллисе» по изрытой снарядами и минами дороге, машину бросало на ухабах, но Василевский, казалось, ничего этого не замечал. В его ушах тихо звенел голос Сталина: «Вы будете отстранены от должности начальника Генерального штаба и будете отозваны с фронта...»
Василевский толкнул плечом дверь и шумно вошёл в помещение штаба фронта. У стола над картой размышлял о чём-то начальник штаба генерал Корженевич.
— Где командующий? — спросил Василевский, снимая шинель.
— У танкистов, — ответил Корженевич. — Он вам нужен?
— Нет, Феодосий Константинович. Я буду звонить в Ставку.
Генерал Антонов ответил ему сразу, словно ждал его звонка.
На вопрос, знает ли он о телеграмме Верховного в его адрес, ответил, что писал эту телеграмму под диктовку Сталина.
— Вы же не прислали ему вовремя донесения о действиях Юго-Западного фронта, вот он и вскипел. Я сказал ему, что, наверное, случилась какая-то заминка, но он и меня отругал. Да, так всё и было, Александр Михайлович. Ничего я не смог сделать! В такие минуты Верховному лучше не возражать... Ну, а как там, на фронте?
— Бьём немцев, как крыс, а они всё ползут! — Василевский перевёл дух. — Скажи, Алексей, Верховный на месте? Хочу ему позвонить.
— У себя, но звонить ему не советую.
Но Василевский позвонил. Долго никто не брал трубку. Наконец послышался сердитый голос Сталина:
— Слушаю вас! Кто это?
«Он не в духе», — отметил Василевский. Все мысли вдруг выскочили у него из головы, и он не знал, как и что говорить. А в трубке клокотал, бился голос вождя:
— Кто звонит? Почему молчите?
Василевский положил трубку. Он стоял у стола недвижим, в голове путались разные мысли. Дверь резко скрипнула, в штаб вошёл командующий фронтом Малиновский и громко крикнул:
— Всё пошло как надо, фрицы попятились! — Вдруг он увидел у стола представителя Ставки. Лицо у него было белое, как стена. — Товарищ маршал, что с вами?..
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
Герои и фарисеи
Глава первая
Любая круча в юности легка.
тояла холодная зима 1939 года.
Кажется, никогда ещё комбриг Василевский не видел начальника Генштаба командарма 1-го ранга Шапошникова таким удручённым, как в этот раз. Вернувшись из Кремля, где на Главном военном совете докладывал план контрудара на случай возникновения военного конфликта с Финляндией, он бросил папку на стол и хмуро изрёк:
— Наш план вождь забраковал!
Лицо у Шапошникова раскраснелось, брови то и дело прыгали кверху.
— Вчера документ смотрел нарком обороны Ворошилов, — вновь заговорил Шапошников. — Он одобрил его, даже похвалил меня, как он выразился, «за продуманный план отражения агрессии ». А когда Сталин отверг его, он промолчал. Не лицемерие ли?