На венском стуле рядом стояло пальто — застывшее в небытие.
— Пальто есть, а хозяина нет, — прокомментировала девушка, — Это символизирует страдание.
Далее следовали пустые ватманы, проткнутые отверткой, олицетворявшие душу художника, страдавшую от расставания с девушкой. Художник страдал так сильно, что купив в магазине бумагу, в отчаянии принялся тыкать в нее подручным инструментом, создавая материалистичное подобие нематериальной сущности. «Правда, у него здорово получилось?»
Стенд с вывесками, набранными разными шрифтами, символизировал сознание, страдающее в потоках информации, а на следующем стенде была представлена интрорефлексивная работа — видеоряд, демонстрирующий процесс создания предыдущей работы. Последним экспонатом был свернутый в рулон пыльный ковер. От него за метр несло впитавшейся кошачьей мочой, дустом и помоями.
— Этот ковер — чихнула девушка приблизившись, — метафора человеческой души. Она сворачивается в клубочек, чтобы спрятать боль, которую несет в себе!
«Моя душа не такая грязная!» — возмутилась про себя Алина.
— А вот видеоинсталляция у нас сегодня не функционирует! — девушка с сожалением показала на стену. — Там должен был демонстрироваться короткий фильм о палестинских беженцах снятый известным шведским документалистом Карлссоном-Брамсторпом, но аппаратура сломалась. Придет айтишник — починит.
— Разве это не выставка российских художников? — удивился Саша.
— Вообще-то да, но это видео прислали европейские коллеги — спонсоры проекта!
Уже на выходе наперерез им выбежал лысоватый, пухленький мужичонка в белой сорочке и шикарном бежевом костюме с жилеткой. Алина заметно шарахнулась.
— Марк Трахтенбойм — продюсер, куратор, эксперт, — представился он, подавая Саше вздутую ладошку. — Надеюсь, вам понравилась выставка? — спросил он и быстро выпалил: — Это мой первый международный проект, я два часа как из Антверпена. Этот проект чрезвычайно важен для интеграции российского культурно-пространственного медиума в европейский арт-контекст.
Саша невнятно пожал плечами, Алина нарочито равнодушно смотрела сквозь стеклянную стену на залитую дождем улицу. Только теперь Саша обратил внимание, что продюсер не отрывает взгляда от его подруги.
— Хотите, я расскажу вам о проекте? — предложил толстячок, продолжая пялиться.
— Нет-нет, нам уже рассказали! — раздраженно отказался Саша.
— Ваш образ видится мне знакомым, мадам… — хитро прищурившись, медленно выговорил продюсер.
— Вряд ли мы можем быть знакомы! — полыхнула щеками девушка и, решительно засунув ладошку Саше под локоть, повела к выходу.
Парочка незамедлительно покинула помещение. Каждый размышлял о своем: Сашу кололо гадкое чувство — он гадал, где и при каких обстоятельствах этот жирдяй мог видеть его девушку, а Алина старалась справиться с предательским холодком на коже, который хотелось отряхнуть и больше никогда не чувствовать.
О том, как стыдно и, главное, бесполезно рыскать шаловливыми ручками в чужом имуществе
Саша ненавидел сборы. И хотя по жизни он был мобилен и легок на подъем, процесс подготовки барахла к переезду вселял в него вселенский ужас. «Надо выбросить половину!» — решил Саша, обведя свою не большую-не маленькую комнатку, с дутой лепниной на потолке тяжелым взглядом механика, потерявшего разводной ключ. От батареи и до линяющей колючками с Нового года елки рассеяны были вещи: неубранные джинсы, гриф для штанги, блестящие компакт-диски, пара бумажных книг: «Дейл Карнеги. Как завоевывать друзей», «Дональд Трамп. Искусство заключить сделки»; на стенах венецианские маски, картина, расшитая ромашками из бисера (подарок соседки на день рождения), постер Анджелины Джоли. За шкафом пылилась гитара — преходящая подруга подросткового возраста. А на шкафу… страшно подумать — хтонический хлам! Действительно, что там? Встав на стул он заглянул на шкаф — там в безвременной тиши пылились доисторические сумки с безымянным содержимым, сломанный зонтик, разобранный радиатор, несколько рулонов туалетной бумаги. Подняв одну из сумок, он обнаружил внутри коллекцию инструментов, гвозди и винты на все случаи жизни, а за ней… боже, что это? Кожаный портфель.
Да, портфель американца, бог весть как его звали, забытый и заброшенный, с глаз долой, подальше с той поры как нервный и возбужденный Саша завалился домой тем тревожным вечером, когда они с Костиком спасли иностранца от суда Линча.
Саша внимательно разглядел портфель — он напоминал среднего размера барсетку из дорогой темно-серой крокодиловой кожи с причудливым орнаментом, блестел золотой пряжкой. Щекочущее любопытство захватило его — «что внутри?» Нехорошо, конечно, копаться шаловливыми ручками в чужом имуществе, но если очень хочется… Наверняка он набит пачками валюты, решающими Сашины финансовые проблемы на следующую жизнь, ведь так?! Придется делиться с Костиком! Или никому не говорить? Да ладно, скорее всего там никакого клада нет, а он уже расфантазировался, воображала! А может в нем компрометирующие документы? Как насчет списка сексотов ЦРУ из администрации президента РФ? Или, плана подрыва Саяно-Шушенской ГЭС? Что Саша сделает тогда? Сдаст в ФСБ? Или найдет американца и вернет ему бумаги? Вопрос неоднозначный… Но самое вероятное, безусловно, что ничего существенного в нем попросту нет. И его следует банально вернуть владельцу. Впрочем, америкашку того хрен найдешь теперь… Саша вспомнил — внутри, в портмоне хранилась его визитка. Так что открывать придется по-любому, иначе он не узнает адресата. Ура, предлог был найден! Преодолев неловкость, Саша расстегнул золотую пряжку — к сожалению, долларов в портфеле не обнаружилось. Евро тоже. Внутри находились лишь папка-скоросшиватель формата A4, папиросы «Беломорканал» и пачка презервативов Durex. В боковом кармане скучало кожаное портмоне, Саша внимательно изучил его содержимое: одна тысяча и сто рублей, кредитка от Bank of America, визитные карточки отелей и массажных салонов. Ага… а вот они: черным по белому — Sam Scott, куратор-референт. «Профессор, консультант, специалист по черной магии…» — вспомнил Саша. Приглядевшись внимательнее, он заметил: в левом верхнем углу визитки бледным силуэтом выделялась тигриная рожица в колпаке, в правом — глазик в пирамидке. В папке нашлись несколько распечатанных на принтере изображений и компакт-диск, маркером от руки подписанный «Черная книга».
Картинки вызвали живейший интерес: на одной было нарисовано существо, напоминавшее хищного спрута, обвивающего многочисленными щупальцами земной шар, другая представляла собой подробную карту центра Петербурга, но с особенностями: вместо Сенной площади на карте значилась площадь Мира, Гороховая именовалась улицей Дзержинского, а Большая Конюшенная — улицей Желябова. Именно к началу улицы Желябова и вела красным карандашом прорисованная стрелка. Саша вгляделся в чертеж и глаза его медленно, но уверенно поползли на затылок: стрелка четко указывала на здание Императорских конюшен. И сразу все всплыло: и промозглый запах плесени, и томление в груди, и выпученные глаза чудовища на иконе.
Без колебаний включил он компьютер и вставил диск в CD-привод. Тот запыхтел, замигал, закручинился, экран посинел и на нем появилась красная мигающая надпись с дорожным значком «СТОП» — «Ключ шифрования не найден!»
— Ключ шифрования… Где же я возьму этот чертов ключ шифрования? — пробормотал Саша.
Ни на дне, ни под дном, ни в карманах портфеля — ничего подобного не нашлось. Обескураженный, он вернул папку на место и забросил портфель назад на шкаф.
О пиратском сундуке
В следующий понедельник возле дома номер 40 по Гражданскому проспекту остановился маленький фургончик с размашистым названием «Грузовичкофф». Двое плотных ребят, вынули из машины и подняли на 3-й этаж несколько больших сумок, коробок, какие-то балки и одну этажерку. Последним взлетел тяжеленный антикварный сундук с железными засовами. Все это было брошено в неопределенном порядке, точнее, в его отсутствии, посреди единственной жилой комнаты малогабаритной квартиры кирпичной хрущевки о двенадцати подъездах, хорошо сохранившей занюханный дух полувековой давности. Воняло повсюду — в подъезде, перед подъездом и на лавочках возле подъезда, где в зловонном дурмане отсиживали гузна деловитые бабуси, обсуждая, кто из проходящих девушек — профурсетка, а из парней — наркоман. Само жилище отдавало дряхлостью и нафталином: большую часть жилой комнаты занимала широкая совковая кровать из тех, что в 70-е называли «Ленин с нами», над ней замысловатыми завитушками простирался безбрежный азербайджанский ковер, в углу громоздился антикварный платяной шкаф. Со звериной серьезностью смотрели со стен черно-белые люди в рамочках. Легко можно было представить их жизнь — тусклую, жесткую, беспросветную. С кухонного подоконника к столешнице плыл огромный фарфоровый лебедь, а в совмещенном санузле, облицованном миниатюрными гребцами и пловцами, символами Олимпиады-1980, ребят ожидал сюрприз — барахлил смеситель.