Ночная электричка, безусловно, не самое комфортное средство передвижения, тем не менее Алина была рада. Оставаться в Петербурге было невозможно: возвращение к обезумевшему Саше даже не рассматривалось, а искать вписку среди ночи желания не было. Наоборот, Алиной владело огромное желание этот самый Петербург поскорей покинуть. Сидя на задрипанном деревянном сиденье, она глубоко и часто дышала, стараясь выдохнуть, выпустить, вымести за дверь сознания все невзгоды этого дня. Желтые приглушенные фонари уныло проплывали за окном, еле освещая ее раскрасневшееся лицо, чтобы в следующий момент снова оставить ее в тени. По вагону рассеяны были следы жизнедеятельности: обрывки газет, объедки окорочков, пакеты и пластиковая посуда; пахло пивом и человеческими выделениями. Народу было мало: только бабка в посадском платке под хохлому, с челночными баулами, устало прилипла к лавке, да дед в облезлом, не по погоде жарком, тулупе трудолюбиво заполнял кроссворд. Около входа, с чекушкой и стаканчиком, притулился синюшный мужик с фингалом и разбитым, отекающим сукровицей, ртом. Мужик деловито наливал и опрокидывал, неодобрительно покачивая головою-болванкою. В центре вагона расположилась компания крепко сбитых молодых людей. Они не внушали доверия, но вскоре Алина забыла о них. Стук колес и ритмичный перебор шпал сделали свое дело, ее сознание выключилось.
По колено в траве она шла по бесконечной тропинке петляющей между высоких скал. Трава сочилась росой, а она собирала ее в ведерко, пока то не наполнилось доверху. Она оступилась и роса пролилась на землю кровью. Там где падали ее капли трава высыхала, а на ее месте вырастали алые розы. Приглядевшись Алина поняла — их стебли были из алюминиевой колючей проволоки. Розы росли на глазах и сплетались в адский багряный букет, со всех сторон нависая над девушкой, обездвиживая ее. Неожиданно букет взорвался, покрыв все пространство кровавыми лепестками. Перед ней возник Саша. «Шлюха!» — кричал он ей с искаженным лицом и махал кулаками, но она была надежно отделена от него толстенным бронебойным стеклопакетом. «Стерва, шалава, блядище!» — колошматил он по стеклу. В руках у Саши образовался здоровенный брусок арматуры. Он со всей дури долбанул им по перегородке — стекло звонко рассыпалось на мелкие брызги. Алина вздрогнула и открыла глаза: высокий парень с перекошенным ртом держал лом; из разбитого окна задувал ветер. Разя перегаром, к ней приближался его приятель: — Куда едем, красотка? Алина молчала, глядя в окно. Хулиган подсел ближе и обнял девушку. — Погуляем? — Я не в настроении. — отодвинулась она. Но тот был настойчив. Широкая ладонь по-хозяйски легла на грудь. Помощь пришла откуда не ждали: — Оставь девчонку, не видишь, она не хочет? — внезапно вступился за нее парень с ломом. Алина вырвалась, побежала в тамбур, оттуда в следующий вагон, и в следующий, и так тамбур за вагоном, вагон за тамбуром она достигла конца поезда.
Там было спокойнее: на лавке мертвым сном спал хач — не то таджик, не то узбек, храпя как конь, объевшийся овса. Из двери появился мужик с фингалом, уже без чекушки. Его шатало, как иву на ветру. Мужик выразительно рыгнул, осмотрелся и снова рыгнул. Ничто не вызывало в нем узнавания. Внезапно, взгляд его упал на спящего таджика и в мозгу у него щелкнуло.
— Ах вот ты где, гнида! — воскликнул он, испытывая радость постижения. Таджик ответил долгим клокочущим храпом.
— А ну вставай! — мужик лениво смазал таджика по лицу. Тот вздрогнул и икнул.
— За брата ответишь, мразь! — мужик принялся наносить удар за ударом. — За цинковый гроб из Грозного ответишь! — мужик хаотично махал руками-крюками, а таджик беспорядочно отбивался. Со стороны они были похожи на двух ватных зомби, не поделивших труп бомжа. На беду, один из ударов оказался более действенным — голова таджика запрокинулась, он заклокотал. Алина вышла из себя. Ничтоже сумняшеся, бросилась она к дерущимся.
— Прекрати! Немедленно прекрати! — встала она между мужчинами. Мужик от удивления остановился. — Уходи! Уходи сейчас же! Он полуживой уже! — настаивала девушка.
Мужик оступился, споткнулся, стукнулся о косяк, и… послушался. С трудом открыв тяжелую облезлую дверь тамбура, он вышел вон.
Алина рухнула на скамью. Ее трясло. Положив руки на голову, она зарыдала. Тонкие плечи подрагивали, лопатки ходили ходуном, а слезы нескончаемым потоком лились на пол электрички. Их было так много, что стало подтапливать. Разлилось соленое море. Алина почувствовала мягкое прикосновение к своим волосам. Задул теплый ветер. Легкая шершавость пронеслась по плечам. Запахло морской солью и водорослями. Что-то бархатное, теплое и влажное коснулось шеи. Алина не двигалась, боясь спугнуть нежное присутствие. Под ней был прохладный песок, а перед ней безбрежный океан. Пенистый прибой стучался о берег, омывая ноги. Алина расслабилась.
«Все позади, хорошая», — произнес голос. Алина плакала, уронив голову в ладони. «Ты прошла через это», — утешил голос, — «теперь все будет хорошо». Алина молчала. «Мы встретимся», — добавил он. «Правда?» — с надеждой спросила девушка. «Это зависит от тебя» — сказал голос. — Будешь в Тихвине — зайди в Успенский монастырь». «Зачем?» — спросила Алина, но только стук колес электрички был ей ответом.
Мы здесь власть!
С утра 1 сентября, как по расписанию, заморосил дождь, задул порывистый ветер, небо занесло фирменными питерскими темно-свинцовыми облаками — приближалась осень. Все утро Саша провел в юридической компании, заполняя документы на открытие ИП, а когда наконец закончил с бумагами, двинул на митинг. У метро к нему присоединились Петр и Екатерина. Вдоль Грибонала они выдвинулись к Марсову полю, где было запланировано мероприятие. Улицы пустовали, и даже туристы, испугавшись непогоды, не вылезали из своих няшных гостиниц. По пути ребята ожидали увидеть автозаки и ОМОН, но никого не встретили. Лишь немногочисленные забредшие в центр первоклассники в нарядных костюмчиках и игрушечных платьицах прятались под родительскими зонтами и грибами уличных кафешек, да торговцы сувенирами понуро перетаптывались у своих лавочек.
— Подвела нас погодка! — огорчался Петр, прячась от ветра глубже в капюшон.
— Да уж, в такую пору добрый хозяин собаку на улицу не выгонит! — пошутила Катя.
— А злой выгонит? — парировал Петр.
— Злой обязательно выгонит! Но таких совсем мало. Кто придет к нам на митинг, решительно неясно.
На самом Марсовом поле обстановка оказалась не лучше. С краю, возле дороги, стоял одинокий автозак со служивыми, что обнадеживало — хоть кто-то в курсе акции. Редкий народ блуждал около монумента жертвам Революции, собираясь в кучки, иногда подходя к Вечному огню погреться — температура воздуха опустилась, наступающая зима послала гонцов. Вокруг огня уже образовалось плотное кольцо желающих получить толику тепла. Парень с шестистрункой, сидя на стальном бордюре, хриплым голосом пел «Скоро кончится лето». Это звучало жизненно, актуально. Екатерина развернула плакат «За равные права! Против коррупции!» с логотипом «Справедливости» и встала на видном месте у стены. Настроение было тоскливое, уже было очевидно, что митинг провалился, тем не менее собравшиеся ждали, попрыгивая и потирая руки. Народ постепенно подтягивался: подвалила компания парней с татушками, с виду националисты. За ними подошли девушки с разноцветными крашеными волосами и радужными флагами. Приплелись скучающие корреспонденты западных медиа с тяжеленными ТВ-камерами прямого эфира на плечах. Отведя в сторону молодого парнишку с пирсингом в ушах, носу, губах и бровях, и бейсболке козырьком назад, журналист NYT спрашивал:
— Почему вы сегодня пришли сюда?
— Надо менять власть! — уверенно отвечал молчел. — Чиновникам нет дела до народа. Ничего не строят — ни заводов, ни больниц, ни железных дорог! Мы не развиваемся! Все разворовали! Мы хотим жить в цивилизованной стране, такой как США или Англия!