Основы неолиберализма. Цели и задачи Шестого Интернационала. Часть 3
У каждого века своя религия. Древние греки придерживались язычества, христианство стало религией средневековья, а либерализм — эпохи модерна. Религия века постмодерна — неолиберализм.
Целью эпохи модерна была победа. Задачей — достижение. Героем модерна был победитель. Перед лицом серьезных вызовов, стоящих перед нациями — индустриализации, доминирования, освоения недр и космоса — от человеческих сообществ требовались волевые качества: преодоление, рост и сила. В цене были лидеры-мужчины, умевшие брать ответственность.
Сейчас на дворе век постмодерна — время технологической уравниловки, разрушения идеалов, рисайклинга ценностей и переосмысления понятий. Базовые проблемы существования преодолены, а человеческие сообщества поставлены на службу глобальному капиталу. Цель человека времени постмодерна — потребление. Задача — наслаждение. Герой — хромой негр-трансгендер, больной СПИДом с синдромом Дауна. Такого человека превозносят СМИ, такой человек выиграл в лотерею жизни. Максимум на что могут рассчитывать лидеры это на должность заместителя руководителя отдела утилизации бытовых отходов по хозяйственной части. Обществом востребованы менеджеры, без яиц, буквально и фигурально. Менеджеры возглавляют корпорации и государства. Менеджеры управляют ресурсами. Но менеджеры не решают. Они не входят в совет директоров.
Потому что в век постмодерна победители уже определены. От конкурирующих народов должны остаться шотландские килты, ирландские волынки, мексиканские сомбреро, русские матрешки и украинские вышиванки. Футбольная сборная — высшее проявление национального суверенитета. У неолиберального государства нет конкурентов, ему не нужны лидеры и бузотеры. Победителям в глобальной игре нужна обслуга, марионетки, бодающиеся меж собою меньшинства, группы и подгруппки. Нужны слабые жертвы и обидчивые слабаки, дерущиеся за право исполнения коутоу. Нужны рабы. Жертвы и рабы должны быть сыты, так они лучше работают. Чтобы рабы не теряли работоспособность нужны психотерапевты. Психотерапевты — санитары леса.
Банально говоря, при трансформации от модерна к постмодерну множество субъектов переходят во множество объектов. Роль субъекта как носителя воли исчерпана, субъект превращается в артефакт и должен исчезнуть. Единственный легитимный субъективный носитель воли — неолиберальное государство, а мы объекты рабы его бездушные, чипами нашпигованные. В ближайшем будущем человечество следует готовить к замене на роботов.
Разделяй и властвуй, Макиавелли.
Дырявая байдарка
Дорогой читатель, вы наверняка посещали Сахаровский центр в Москве. Да-да, тот самый, что возле Курского вокзала, к которому ведут все дороги. Вполне вероятно, вы в нем были вчера! А если не вчера, то в минувшем году. Как не посещали? Тогда еще обязательно посетите — все однажды случается в первый раз, именно это и произошло сегодня с Сашей.
Проснувшись с утра в Москве, наш герой обнаружил вокруг себя яркое солнце, высокое небо, широкие проспекты, протыкающие небо шпили высоток, мордатые конструктивистские здания, безликую массу гастарбайтеров и рой москвичей, спешащих не то на пожар, не то как на пожар. Москва-расторопница! Большое светлое чувство накрыло Сашу, и он набрал Эрнеста.
— Алло! Алло! — прокричал Эрнест в телефон, — Это Саша?
— Да, Саша, Саша! Эрнест, я в Москве.
— Какими судьбами?
— Я скрываюсь. Меня могут арестовать.
— Знаю, знаю, наслышан о ваших подвигах… 225 человек замели, а вы космонавтам наваляли… Уж не ты ли постарался?
— Может, и я.
— Тогда приезжай скорей в Сахаровский центр, тут концерт начинается, подумаем вместе, куда тебя спрятать. Не бойся, тут все свои!
Уже на подходе к дворянской усадьбе центра, островком протеста скрывающейся между зеленых деревьев, Саша заметил огромную, в два этажа, растяжку на фасаде: «Фестиваль бардовской песни “Дырявая байдарка”». Возле здания не было ни души, лишь скучали иномарки на парковке, да клевали землю веселые воробьи. Эрнест не отвечал. Осторожно приоткрыв дверь, Саша решился войти. Прихожая была оформлена в стиле чебуречной «ОБКОМ» — на стенах висели выцветшие черно-белые портреты советских диссидентов: Сахарова, Буковского, Щаранского, коллажи из газетных вырезок брежневской эпохи, советские ордена и медали; Саша опознал орден Ленина и орден Дружбы народов. Наверх вела витая деревянная лестница. Стараясь не шуметь, Саша поднялся на второй этаж.
— Так вот они где! — перед ним открылась уютная зала библиотечного типа. На лакированных, красного дерева полках вдоль стен стояли, мелькая разноцветными незапыленными корешками, книжки, книжки и еще много книжек. На невысокой сцене, покрытой дубовым паркетом, немолодой мужчина в рубашке навыпуск, с торчащей клочьями бородой и всклокоченными волосами рассказывал:
— Когда самолет оторвался от земли, я выдохнул и показал в иллюминатор средний палец — всей святой чучхе троице: и Ким Ир Сену, и Ким Чен Иру, и Ким Чен Ыну. Я наконец сбежал из-под их пристальных очей. И если у Оруэлла за тобой следит один Большой Брат, то в КНДР их целых три!
Публика жидко зааплодировала, а с первого ряда кто-то выкрикнул: «Браво!» Саша внимательно разглядывал публику, ища Эрнеста. Люди в зале были преимущественно пожилые, с морщинистыми лбами и проницательными прищуренными глазами, отмеченными печатью неизбывной интеллигентности. Многие носили очки. Без пол-литра было ясно: эти люди много думают о судьбах страны и мира. В задних рядах Саша заметил Эрнеста и помахал ему рукой. Тот не обратил внимания, напряженно глядя на сцену. Саша махнул еще раз и еще, но ответа не было. Протолкнувшись мимо нескольких благообразных женщин с шиньонами, прислоненных к стене лыж и макета байдарки в углу, Саша приблизился к родственнику.
— Эрнест! — помахал он прямо возле его головы.
Тот подслеповато вздрогнул, обернулся: — О, Саша! Ты приехал! Ну пойдем выйдем, поговорим…
Они вышли во двор, несмотря на утро, Эрнест выглядел усталым.
— Сейчас концерт должен начаться, пока ждем артистов, сам Кикаджава должен приехать, но задерживается. Говорят он страшно занят, страшно занят… Ты слышал интереснейший рассказ Вадима Зиксельберга о его путешествии в Северную Корею?
— Только самый конец. Он что, там в тюрьме сидел?
— Да нет, туристом посетил. Как сам?
— Все норм, но я в переделке. Опасаюсь, не миновать мне ареста, — помня интеллигентные манеры родственника, Саша старался говорить культурно.
— Да ты не бойся, не бойся, мы сейчас с соратниками все обсудим и решим, на конспиративную квартиру тебя устроим, там тебя даже Шерлок Холмс не найдет. — ободрил Сашу родственник.
Салат, укроп, петрушка и страшное
Алина очнулась от глубокого сна: кто-то тряс ее за плечо. С трудом открыв глаза, она обнаружила над собой трясущуюся гору жира в форме РЖД, кудахчущую, как наседка на сносях: «Вставайте, девушка, вставайте, приехали уже! Сейчас поезд уедет в депо и ищи его!» Не вполне понимая, кого и где ей надо искать, Алина вскочила с места и выбежала на перрон. Пасмурное небо низко висело над приземистой аркадой старинного вокзала, угрожая залить землю живительной, но избыточной влагой. Пройдя насквозь привокзальный парк, Алина вышла на дорогу. Стоя на облупленной, утопающей в мусоре остановке, она недоумевала: с тех пор, как она отсюда уехала пять лет назад, здесь не поменялось ровным счетом ничего. Все те же покосившиеся крестьянские избы, покрытые обитой краской заборчики, знакомая надпись «Маша — дура», продуктовый магазин «Утята» на углу, асфальт в дырах, как после бомбежки, и уходящая в горизонт улица с облезлыми пятиэтажками — все как прежде. Ярким пятном на этом фоне выделялась новенькая вывеска с изображением веселого синего автобуса, привинченная к столбу. На ней какой-то остряк уже успел нарисовать половой член с крупными яйцами. Клокоча мотором, к остановке подъехал раздолбаный рыдван. «Еще бывают такие цены на проезд?» — удивилась Алина. Глядя в окно, она играла с собственной памятью в «угадай следующий дом»: сейчас будет дом с красной крышей, где жила Катюха, за ним — краснокаменные заброшенные палаты, где они нюхали клей в седьмом классе, а вот и гордость города — деревянная усадьба с резным балконом на длинных ножках. Автобус заехал в панельный микрорайон. «На остановке!» — выкрикнула Алина, и как только ржавые двери маршрутки со скрипом разъехались, вылезла на покалеченный асфальт. Лавочка у родного подъезда все так же косилась на правый бок, на код, механически забитый привычными пальцами, домофон отозвался привычным «пи-и-п», серый карцер подъезда был чист и вымыт. Поднявшись на третий этаж, Алина нажала на кнопку звонка.