У поэтессы Лии Херсонской задрожали колени и от волнения она выронила бутылочку с минеральной водой. Та с глухим прихлопом стукнулась о пол.
Когда чтец, закатив глаза, кончил, по залу прокатились слабые хлопки, последовал еще один стих. Утомившись от столь высокой порнографии, Саша спустился покурить. Уже вчера наступила осень, но погоды в Москве еще стояли летние, шепчущие, душно полыхало солнце, подрагивали зеленые кроны деревьев, с Садового доносился невесомый перманентный гул. Стоя на крыльце, Саша наблюдал, как возле особняка притормозил новенький, с металлическим отливом, «infinity», из него вышел иссушенный человек с волевым лицом, острыми кавказскими скулами и круглыми очочками на глазах-маслинках. В правой руке он нес гитару. Лицо человека было столь знакомо Саше с многочисленных голубых экранов и афиш, что Саша догадался — это Кикаджава! Ему пришлось подвинуться, чтобы пропустить мэтра, от которого несло пряным перцем, гнилыми зубами, водкой и табаком.
След взят
Сидя в своем кабинете, Сэм Скотт пригорюнился.
— Мы по уши в дерьме, что подскажешь, Лев Давидыч? — обратил он взгляд к портрету. Троцкий глядел на Сэма строго и с задоринкой — мол, не горюй, товарищ, прорвемся, будет нам еще мировая революция!
На телефоне высветилась скабрезная рожа Джорджа.
— Алло, босс! У нас хорошие новости! Мы нашли парня! Его имя Александр Литвинов. Он оказался нашим подопечным — работал на митинге «Справедливости» в Питере. Проживает в доме номер 40 по Гражданскому проспекту вместе с девицей — Алиной. Девица бывшая проститутка. Сегодня его видели в Москве вместе с дядей, известным оппозиционным активистом, в центре Сахарова. По нашей информации, он скрывается от полиции. Девица, Алина, уехала к матери, в городок Тихвин, у них дома никого нет.
— Это просто великолепные новости! — воодушевился Сэм. — Сдайте его русским ментам да проследите, чтоб закатали его по полной, нам он здесь не нужен. Срочно собирайте группу прикрытия из самых опытных бойцов, поедем к нему за портфелем! Я лично буду участвовать в обыске! Предварительно проведите рекогносцировку местности, сфотографируйте двери, подберите отмычки. Спишем на квартирную кражу. Панк-дебил уже сидит, я надеюсь?
— Вынужден огорчить, босс, панка не найти. Он лицо без определенного места жительства. Пробивали по базам, по картотекам — без пользы. Он часто ошивается на площади Искусств, но каждый раз как за ним высылают наряд, его там нет.
— Установите слежку и задействуйте спецназ. Почему мне все приходится объяснять? Ууу, растяпы!
Отчитав подчиненного, Сэм облегченно выдохнул и облизнулся — он был весь в предвкушении.
Изгиб гитары желтой
В зале уже царил, пританцовывая, легкий ажиотаж. Собравшиеся обхаживали Кикаджаву, предлагая ему свои услуги.
— Чайку вам, горяченького, с бергамотиком? — Нет, спасибо.
— Сигару, сэр? — Кубинскую? — Э-э-э-э… да. — Чтоб я использовал продукт рабства и нищеты?!
Девушка в больших очках заботливо вытирала морщинистое лицо мэтра влажной салфеткой, а молодой человек протягивал флягу с виски. Мэтр хлебнул и глаза его увлажнились.
— Хорошо пошла, курва! Сразу видно — шотландский, односолодовый!
Изгиб гитары желтой возник материализовался в жилистых руках. Струны отозвались перезвоном. Он запел. Для разогрева мэтр исполнил песню о бравом солдате. Его голос, подсевший, с хрипотцой, звучал приглушенно и оттого еще более проникновенно. Публика отозвалась восторженными аплодисментами.
— Маршевая рота направлялась в Батуми, а оттуда путь лежал к Новороссийску, в самое пекло. Замечательно! Давай-давай! — пустился в воспоминания мэтр, не забывая прикладываться. Закончив песню о взятии Берлина, он резко шибанул гитарой об пол, та гулко завибрировала.
— Устал, друзья! Конец концерта! — объявил он.
Публика недовольно зароптала, а две экзальтированные дамы — одна кудрявая, а другая с горшком Мирей Матье на голове, — вскочили со своих мест с цветами. Не прошло и минуты, как плотная толпа обступила мэтра, воспользовавшись шансом пообщаться со знаменитостью — властителем дум, повелителем душ. Галдели наперебой, задавали вопросы.
— Что вы думаете о текущей политической ситуации? — выкрикнул Эрнест.
Мэтр нахмурился. Его сухое, непроницаемое в морщинах лицо исказилось болью:
— Что думаю? Думаю — ситуация говно! Но! Враг будет разбит, победа будет за нами! Дом Советов мы взяли, и этих сволочей добьем!
Он сделал добрый глоток из фляги и вполголоса заговорщически произнес:
— Знакомый чеченский командир, друг Басаева, с которым ваш преданный слуга еще в 95-ом имел честь встречаться, уже собирает отряд! Так что скоро, скоро падет прогнившая власть чекистов!
— Когда? Когда? — закричала публика. — Сколько еще ждать?
Кикаджава еще раз приложился к горлышку, его повело.
— Точно не скажу, но обещаю — ждать осталось недолго. В Ростовской области наши уже готовят фильтрационные лагеря для слуг режима и их приспешников. Да, чернь еще поддерживает власть, но вскоре и их доведут до сосиски. Долой самодержавие! — вдруг завопил он, и бывалая публика, ветераны Болотной и Сахарова, подхватила: — Сбросим ярмо кровавого режима! Народ быдло! Коммунизм говно! Русский мир — блядский цирк! Да здравствует свободная Грузия! Да здравствует свободный Кавказ! Ура! Ура!
Дышать стало окончательно нечем, и Саша вышел на улицу. Когда он вернулся в зал разыскать родственника, тот, соединившись руками с другими участниками, водил на сцене гигантский, в три круга, хоровод. В центре хоровода горделиво восседал Кикаджава с гитарой, хрипло запевая, а публика в едином порыве подтягивала: «Возьмемся за руки, друзья, возьмемся за руки, друзья, чтоб не пропасть по одиночке!»
Папка
— Как в Питере, Алиночка? — наклонила голову мать.
— Все хорошо, мам, справляюсь.
— Есть у тебя там кто? Парень? Жених? — глаза мамы хитро сощурились.
— Да, мамочка, я живу с парнем, может, мы поженимся, — хоть и самой уже не верилось.
— Ах какие новости! — всплеснула мать ладонями. — Как зовут жениха?
— Сашей зовут, — нехотя пробурчала Алина.
— Когда свадьба-то?
— Не знаю, как будет — позову! Как сама? — сменила тему девушка, пресекая навязчивые расспросы.
— Я, дочка, тихо, понемногу живу. Одно дело за день сделала — и слава богу! Все лето в деревне была, недавно вернулась. На огороде-то, знаешь, огурцов народилось столько, что банок не хватило, пришлось соседям раздавать, и еще в земле остались, поди гниют, а помидорчики-то какие хорошие вышли, загляденье просто. Ну и салат тоже, и укроп, и петрушка. А соседка-то теть Валь, помнишь ее, так померла по весне, но на похороны я не пошла. Очень хотела, но я тогда ногу вывихнула, лежала лежнем. Хорошей подружкой была мне Валя… Кстати, завтра день рождения отца, сходила бы ты, дочка, на могилку, да в храм свечку поставить, а то я не могу, старая стала, нога разболелась и ноет чертяга. Как погода меняется, так и ломит ее, окаянную!
Алина молча грызла печенье.