— Никто не должен знать, кто правит миром! — образумил парня Сэм.
— Как же вы их узнаете?
— Есть такие люди, которых следует и без головы узнавать!
Собравшееся высокое общество отсвечивало бриллиантами, шелком, газом и кашемиром. «Тут действительно нет женщин, — обратил внимание Саша, — или они замаскированы!» Он взглянул на Екатерину — в искрящемся свете, ироничной маске и строгом черном костюме поверх белой рубашки, она напоминала отъевшегося хряка-нувориша; ее прищуренный взгляд словно говорил: ну что смотришь, ворюга, думаешь что-то от меня скрыть?
— Добрый вечер, Иван Иваныч! — поздоровался Сэм по-русски с очередным анонимусом.
— Добрый вечер! — вкрадчиво ответствовал голос. Саше он показался знакомым из телевизора.
Из седьмого ряда партера, где находились их места, открывался прекрасный вид на сцену. Раздался третий звонок и свет погас. Представление началось.
Мощно ударил зз-под купола полнозвучный перезвон сотен тибетских чаш различной высоты и тембра, как будто сам Будда играл на гигантском ксилофоне. Переплетаясь и отскакивая, эти звуки били наотмашь, опрокидывая мозг собравшихся в бездну бесчувствия. Поднявшись, почтенная публика в экстазе принялась отбивать поклону перед тигроспрутом. По лицу мальчика блуждала придурковатая улыбка.
Музыка стихла, и на сцену выбежали несколько десятков мускулистых японцев в белых трусах и белых черепных повязках, таща за собой огромные барабаны. Их сопровождали исполинские, красные и розовые удавы, вальяжно скользящие по полу толстыми кольцами — с их циклопических ресниц свисали китайские фонарики, а мерно покачивающиеся головы с павлиньими перьями на холках напоминали о временах династии Чжоу, когда драконы были добры, а мандарины благочестивы. Главный японец вышел вперед, замахнулся бейсбольной битой и с размаху бахнул в прямо центр огромного барабана с изображением перечеркнутого вольфсангеля на мембране. Тот грохнул, затрясся, загудел, за ним быстрой трелью вступил барабан слева, завибрировал справа, и вскоре все пространство сотрясалось под ритмичный ритуальный бит, мазок за мазком выписывающий магические узоры на сознании присутствующих.
И вот уже полный мужчина с первого ряда не выдержал, и, вскочив на ноги, принялся бешено подскакивать на месте. Его примеру последовали остальные, и вскоре весь зал энергично двигался в диком трансе. Дрожали барабаны, колыхались гузна, шелестели кольцами удавы, а мальчик на сцене завороженно смотрел на происходящее, остервенело вращая глазами.
Отзвуки последнего удара еще долго таяли в наступившей тишине. Можно было услышать, как капли пота капают со складок лбов на жирные выи. Внезапно, сначала еле слышно, затем громче, донесся звук бегущей воды. Под мальчиком появилась тонкая струйка. Мальчик писал! Она текла ручейком, извиваясь между денежных купюр, пока не остановилась перед гневным ликом тигроспрута. Тот опустил долу выпученные очи, и желтовато-латунная жидкость на глазах сгустилась в чистейшее золото.
— Мама! — заплакал мальчик. — Мама!
Мужчина с окладистой бородой-лопатой, в золотых туфлях на платформе, в шумерской тоге со свисающей бахромой и египетским головным убором с ассирийским орнаментом на голове, по виду напоминавший древнеиудейского жреца-коэна, встав на колени перед монстром, зычным гласом заглушил плач ребенка:
— О, демиург вседержитель! — воззвал жрец, и публика хором вторила ему, — Благослови нас и даруй нам денег и денег и еще раз денег, чтобы мы имели возможность на метафизическую субстанцию приобрести физические блага — изысканный комфорт, благоуханную пищу и душистое вино, роскошные яхты, частные самолеты и прочие проявления простого человеческого счастья, чтобы слуги были послушны, женщины ласковы, а бабло лилось в кошельки и на банковские счета потоком обильным и неисчерпаемым. Аминь!
— Ами-и-и-нь! — ревом отозвался зал.
— О, демиург вседержитель, дай нам власть над всеми ресурсами земными и человеческими, дай нам силы разбить врагов наших, всех препятствующих нам и чинящих помехи намерениям нашим, позволь нам установить господство свое на море, суше и в воздухе, на планете Земля и в других мирах. Аминь!
— Ами-и-и-нь! — ударили тысячи голосов.
Жрец обернулся к Стэбингу, в его руках, невесть откуда, возник зажженный факел.
— О, демиург вседержитель, прими от нас эту жертву во славу твою и благословенье наше! — произнес он, глядя в его багряные глаза. Тигроспрут согласительно опустил веки.
Жрец поднес огонь к купюрам, обильной грудой насыпанным перед столбом, и те занялись веселым пламенем, острыми язычками подбираясь к ребенку.
— Неужели его сожгут? А вонять не будет? — озаботилась Катя.
— Не беспокойтесь, тут прекрасная вентиляция, — успокоил ее Сэм.
Хлопнули, во всю мощь, барабаны, громыхнули низким гулом чаши, заорали люди заглушая крик мальчика — и вот уже ребенок факелом пылал в столпе огня. Саша заметил, как глаза идола налились багряной кровью и выкатились вместе с орбитами; идол радовался, пускал золотую слюну, всем видом показывая, что жертва принята, кровавый урожай будет собран, а золотые всходы взойдут.
Зал накрыла волна безумия. Анонимусы задергались в афатическом припадке. Краем глаза Саша видел, как Катя, Петр и Сэм, поддавшись общему импульсу, крепко схваченные дьявольской десницей, задрыгались, вопя и извиваясь телом от переполнявшей их энергии. Саша тоже пританцовывал, но ощущение нарастающего безумия не покидало его. Он понимал, что спасти ребенка не в его силах, а демонстративное отторжение действа может закончиться для него летально, поэтому он натужно подыгрывал, не желая не выделяться.
Неизвестно, сколько времени длилось действо, Саше оно показалось бесконечным, но наступил момент, когда энергия схлынула, огонь затух, деньги выгорели, мальчонка превратился в груду пепла, а над залом потянуло зловонием желчной тоски и жженого мяса. Барабаны замолчали и из динамиков полились тишайшие звуки флейты. Пока гости оправляли на себе одежду, смущенно искали сумочки и барсетки, стыдливо оглядываясь по сторонам, стены разъехались по периметру, открыв просторные гидравлические лифты. Гости дружно повалили на выход. Через час Сэм с его ошарашенными подопечными уже находились в воздухе, в том же самом джете, по дороге назад в Санкт-Петербург.
Все молчали. Откинувшись на мягком кожаном кресле, Саша переживал, нервничал и не мог успокоиться.
— Что это было? — не выдержал Саша. — Человеческое жертвоприношение?
— Ну зачем же так грубо, Александр! Обычное аутодафе.
— Какой кошмар! — не успокаивался он. — Это же ребенок, вам его не жалко? Он звал маму!
— Думаешь, это взаправду человеческий ребенок? — покатился со смеху Сэм. — Как бы не так! Это раньше для церемоний мы брали настоящих детей, но сейчас, в век нанобиотехнологий, мы можем позволить себе быть гуманнее. Не беспокойся, этот мальчик был выращен в Калифорнии, в новейшей биолаборатории по производству биомеханических организмов. Его мама — стеклянная пробирка, а папа — набор силиконовых чипов.
— То есть он — робот? — Саша был в шоке.
— Можно и так сказать.
Сашино изумление не знало границ.
— А как же доллары? — недоуменно спросил он. — Доллары настоящие?
— Доллары, конечно, настоящие! — убедительно ответил Сэм. — Мы же их печатаем!
Встреча с Канкиным
На утро Саша заболел — голова раскалывалась, в горле как ершиком повели, нос пробкой заткнули. Слет Церкви Неолиберализма произвел на Сашу удручающее впечатление. Бой барабанов, пробирающие до костей вибрации, плач ребенка и выпученные глаза монстра — все смешалось в один сплошной кошмарный клубок. «Так вот, что им на самом деле нужно! — размышлял он. — Они все врут, врут, врут! За красивыми словами о справедливости и свободе стоят ненависть, корысть и жажда власти. За призывами к равноправию — рабство! За любовью к людям — любовь к деньгам. Их обиды — лицемерие, их политика — провокации, их милосердие — постановочное шоу. Они притворяются христианами, но на деле они язычники. Сектанты самого кровожадного и мрачного культа в истории. И им никого не жалко!»
Саша заглянул в интернет.