Я, впрочем, впечатленный его речью, не очень-то и против. Скорее, даже наоборот. Обнимаю поперек торса. Пользуясь возможностью, соскальзываю ниже и укладываюсь на подушку дожидаться, пока он закончит.
– Что ты там ищешь?
– Степлер. Решу проблему глупых вопросов раз и навсегда.
В шутливом ужасе вскидываю руки и притворяюсь мертвым, но вовремя вспоминаю, что он сейчас этого даже не увидит, увлеченный столокопательством. Ладно, придется словами.
– Ты со мной так не поступишь.
– Еще как поступлю.
– Тогда ты не поступишь так с собой. Ты любишь мой рот, Жнецов! Очень любишь!
– Ага, а еще я люблю, когда ты помнишь, что у меня помимо фамилии в паспорте есть еще и имя.
И ведь верно… Я так редко называю его по имени. Остальные тоже, но что с них взять – они видят Жнецова таким, каким он позволяет себя видеть. Я же знаком с другой его стороной. С той частью, которую он бы и рад почаще выставлять напоказ, да только кому она нужна после яркого, крикливого заводилы Жнецова?
– Хорошо, Влад. Ты сможешь простить меня, Влад? О, не молчи, я умоляю, Влад! Влад? Влад? Влад? Влад?
– Да, скажи это еще раз. Меня не бесит, даже не рассчитывай.
Наконец находит. Отталкивается рукой от спинки кровати и выпрямляется прямо рядом со мной. Чтобы нам обоим было удобно, подхватывает мою ногу под коленом и отводит чуть в сторону, за свое бедро. Поглаживает ее по ткани шорт левой, а в правой держит черный перманентный… маркер.
– Раздевайся.
Ой… Ой, ой, ой…
– Зачем?
– Кирилл, не тупи. Давай, снимай футболку.
– А маркер тебе для?.. И что? Полностью?
– Полностью. Давай. Тебе понравится.
Ага, понравится. Смутно догадываюсь, что он собирается делать, и ничего не имею против. Хочет немного побаловаться – пускай. И пофиг, что я потом и за неделю не отмоюсь.
Футболку стащить легко, а чтобы разобраться с шортами – приходится привстать, выгнуться и потянуть их вниз. Помогает мне, стаскивая сразу вместе с бельем.
Делает это без особой страсти, не меняясь в лице, и мне, на удивление, спокойно. И даже не хочется прикрыться.
Это же Жне… Поправляюсь тут же, и плевать, что не слышит: это же Влад.
Влад, который видел меня голым уже больше сотни раз. Влад, который видел меня всяким.
Со щелчком снимает с маркера колпачок и пробует сначала на тыльной стороне своей ладони. И тот, на удивление, все еще не высох.
Склоняется надо мной, упираясь носками, и, примерившись, начинает совсем невинно – с плеча.
– Несмотря на то, что перекладина является тебе в ночных кошмарах, я люблю твои руки, – словно между делом делится наблюдениями и даже не поднимает взгляда.
Быстрыми прерывистыми линиями. Слово из пяти крупных букв. По очертаниям без труда угадываю его.
Угадываю, и по коже пробегает колючий холодок.
Движется дальше, к ключицам, пишет на каждой из них то же самое. И под ними тоже. Спускается ниже. К груди. По ней. К животу. А после, остановившись над ямкой пупка, словно только вспомнив, возвращается к рукам. Плечи, предплечья, кисти и даже пальцы. По слову на ладони и запястьях. Быстро. Щекотно и немного неаккуратно.
Быстро, щекотно, и словно не по коже напитанным красками стержнем ведет. Словно… отмечая каждое, редко касается нервных окончаний и костей.
Чуть отстраняется, оглядывая результат.
– Подними подбородок.
Ни секунды не спорю с ним. Делаю так, как просит, и неловко улыбаюсь от щекотки. На шее выходит особенно чувствительно.
Под кадыком, по линии сонной артерии и за ухом.
«Люблю». «Люблю». «Люблю».
– Я надеюсь, – кажется, будто говорю после очень долгого перерыва, хотя на деле прошло всего минут пятнадцать от силы, – мой лоб ты не слишком любишь.
– Люблю, – звучит так категорично, что я уже почти пришел в ужас от такого подарочка, но Влад, смилостивившись, заканчивает предложение: – Но так и быть. Придется ограничиться этим.
Коротко целует, отодвинув челку, и быстро касается кончика носа, прикусывает зубами и собирается отстраниться, но я оказываюсь быстрее. Цепко хватаю за ворот футболки и удерживаю рядом.
– Я тоже тебя люблю.
Мне не приходится делать над собой никаких усилий, чтобы произнести это, глядя ему в глаза. Мне приходится приложить их для того, чтобы следующий вздох расправил мою грудную клетку.
– Тогда сделаешь для меня еще кое-что? – поглаживает мою скулу большим пальцем и спрашивает тихонько, чтобы не спугнуть момент. Спрашивает и глядит так робко и доверчиво, что я просто не могу не кивнуть в ответ.
Тут же расплывается в довольной улыбке и снова становится наглым Жнецовым, у которого язык подвешен лучше, чем некоторые ведьмы в раннем средневековье.
– Обычно это я, но сегодня хочу, чтобы немного поболтал ты. Расскажи мне, Кир.
– Рассказать?..
– Да, расскажи. Чего ты хочешь?
– Эм… Безлимитный проездной на метро? Пачку, в которой не кончаются сигареты? Посмотреть в глаза твари, которая спиздила мои кеды месяц назад?
– Кирилл, твою мать. Я сейчас встану и уйду.
– Ладно-ладно! Я все понял!
Маркер скользит по тазобедренной косточке, рисуя простую линию, и, вместо того, чего я думаю, перетекает на бедро.
Никаких тебе пошлостей, ну надо же.
Никаких тебе пошлостей, Кирилл, потому что в этот раз их ждут от тебя. Сглатываю. Облизываю губы. Снова сглатываю. Думаю уже спросить, можно ли прямо в комнате покурить… Одергиваю себя и снова сглатываю.
Целых три слова на бедре, одно – на колене…
Хорошо. Ладно. Я смогу.
Только лицо – тут же пятнами краски. Только пылают уши, а в глотку как будто бы выдавили половину порции васаби.
Смогу, смогу, смогу.
Он же может нести чушь разной степени откровенности и даже не меняться в лице!
– Иногда я хочу… Хочу… – Ладонь сама ложится на глаза. Сама. Я готов в этом поклясться, как и чем угодно. Ну не настолько я труслив, чтобы по-детски прятаться за сомнительной преградой из собственных пальцев. – Хочу, чтобы не было стыдно говорить о подобном, боже.
Идиотски. Я прекрасно знаю. Но ничего с этим поделать не могу. Маркер, расписывающий вторую мою коленку, замирает.
– Хочешь трахнуть меня? – невозмутимо подсказывает Влад, и я подскакиваю на месте. Забыв обо всем на свете, приподнимаюсь на локтях и смотрю на него так, словно у него второй нос на лбу вырос.
– Конечно, нет!!! – выкрикиваю в панике и тут же испуганно затыкаюсь, понимая, что мой вопль было слышно даже на первом этаже.
Жнецов только ехидно приподнимает бровь и ждет дальнейших объяснений. Не знаю, кого и благодарить даже, что как козел он ведет себя только на публике. Припоминаю первый Ленкин вопрос и понимаю, откуда ноги растут. Видимо, ему тоже не дают покоя кое-какие моменты.
– Нет, но в том смысле, что я не хочу этого сейчас. Может быть, когда-нибудь… Но сейчас мне нравится, как есть. Правда.
– Да, мне тоже нравится, как сейчас. – Влад звучит глумливо задумчивым и прикусывает маркер. – Но ты скажешь мне, если захочешь? – Шутливый тон становится серьезным.
Скажу ли я ему? Скажу ли ему, который так внимательно глядит, отслеживая все мои реакции и эмоции? Который иной раз перегибает со своей заботой и относится ко мне как к младшекласснику? Скажу ли ему, который сделал меня похожим на рэпера сельского разлива своим угловатым, скачущим, словно показания кардиограммы, почерком?
Да, я скажу.
И если вдруг захочу замуж – тоже. Пускай копит на Амстердам.