Резковатые.
Двигает кистью неторопливо, немного рвано, и я невольно подстраиваюсь под этот странноватый темп. Просто смотрим друг на друга. Просто едва ли наберется пять сантиметров между лицами. Ловит каждый мой вздох приоткрытым ртом, следит за движением ресниц…
Не чувствую дискомфорта или боли, только немного неприятно тянет мышцы. Совсем чуть-чуть. Почти неощутимо на фоне упругого тепла, разливающегося по низу моего живота и паху. По члену, который чувствительнее обычного, потому что у меня попросту не было на него времени. По тонкой коже и плотным венам, нежной мошонке и открывшейся головке, которую он не то нарочно, не то случайно касается на грани приятного и нет, задевает шершавым сгибом указательного пальца. Потирает ее, и я невольно вскидываю бедра и глубже проталкиваю пальцы. Решаю обойтись только двумя, чтобы сжаться вокруг его члена максимально тесно. Представляю, как он проникнет в меня – не важно, плавно скользнет или рывками, – и, сжав нижнюю губу зубами, насаживаюсь снова. Не трахаю себя, а просто поглаживаю внутри, раздражая и дразня обозначившуюся бугорком простату, и этого мало. Хочется больше. Больше Влада, больше резких движений. Хочется, чтобы ласкали не подушечки, а головка его члена.
Трогает снаружи, не пытаясь вставить, но почему-то одна только эта мысль опаляет. Я хочу и его пальцы тоже. Чтобы он пробовал втиснуть их. Хотя бы один. Сама мысль о том, что мы будем делать это вместе, плавит меня.
Раздвигаю указательный и средний на манер ножниц, тяну себя. Вытаскиваю их почти полностью, оставив только лишь кончики пальцев, чтобы саднящая после перерыва дырка не закрылась, и, о дьявол, какой же он понятливый сегодня. Только добавляет не один, а два все еще скользких от смазки пальца. Ощущение растянутости во всех красках; во всех, но не на грани. Это приятно, это усиливает возбуждение во сто крат, но все равно мало.
Мало стимуляции не особо приятно ноющего без внимания члена. Мне хочется его потрогать. Как следует передернуть и, может быть, даже просто перевернуться на четвереньки, потереться головкой о жесткое покрывало. Повернувшись к Жнецову своей распяленной, покрасневшей и опухшей дыркой. Чтобы он видел ее и то, как сильно я хочу его внутри себя.
Представляю это так живо, так вкусно и ярко, что, не выдержав, обхватываю себя пальцами свободной руки. Успеваю лишь сильно сжать, потянув вниз, оголить головку, и тут же кончаю. Кончаю не особенно ярко и под явно осуждающий взгляд Жнецова. Жнецова, что непременно остановил бы меня, если бы у него была третья рука.
Всматриваюсь в его лицо, щурюсь, чтобы поплывшая немного картинка встала на место, и
это тоже вполне может сойти за эротическую фантазию, если к серьезной линии рта добавить костюм-двойку и строгий галстук. Боже… Осуждающий, обещающий мне порку Жнецов в строгом костюме. Я, наверное, смогу дрочить на это целую вечность. Если, конечно, выживу, когда он со мной сегодня закончит.
Он, который почти что оцарапал меня, выдернув пальцы и шлепнув по моим. Он, который, как и в самом начале, просто завалился на меня и придавил своим весом. И я бы обязательно возмутился в другое время.
Кислород – это необходимость; сломанные кости, боль и бла-бла-бла… Я бы возмутился, если бы не был так увлечен тем, что помогал ему приспустить штаны, и, нашарив тот самый смятый тюбик, не испачкал все вокруг, щедро смазывая его член. Покрасневший, тяжело шлепнувшийся о край белой задравшейся футболки. И мне хотелось бы немного помучить его тоже, но мои ноги разъезжаются в стороны, а спустя секунду и вовсе оказываются закинутыми на плечи Влада. Складывает меня словно чемодан, но не спешит толкнуться внутрь. Тяжело дышит, нависает сверху и… ждет.
О, сейчас это будет очень быстро… Очень настолько, что он не хочет. Не хочет кончать в меня так и ждет, когда я догадаюсь сделать с этим что-нибудь.
Проверяю свою догадку. Обхватываю его член пальцами все еще влажной правой и, пожалуй, пару раз дергаю слишком сильно. Да только ему будет похуй, даже если я натяну пуховые варежки. Ему сейчас на все похуй.
Пальцы скользят просто на феерическое «отлично».
Скользят правильно и совсем как надо.
Резковато, быстро и то и дело смыкаясь над головкой. Ногти, будь они неладны, успели отрасти, и пару раз, так до конца и не успев остыть, а скорее начав возбуждаться по новой, еще и царапаю его.
Шипит, но руку не отпихивает. Сжимает мою лодыжку левой, правой же рукой вцепился в свое бедро. Еще немного – и, глядишь, карман надорвет.
Смотрю на его лицо, свои пальцы, его член, свои добрым десятком рассыпавшиеся по торсу острые «люблю»… И Влад, проследив направление моего взгляда, тоже именно на них смотрит.
На те, что самые крупные. На груди.
Смотрит, закусывает свое запястье и кончает. Прямо на них, поверх букв. Кажется, долетает даже до моей шеи, но это ничуть не напрягает.
Продолжаю двигать кистью уже медленнее, сбавляя темп, помогая ему растянуть удовольствие, продлить его еще ненадолго.
Шумно выдыхает, откидывает со лба челку. Разминает шею, пройдясь по ней оставшейся чистой ладонью, и, потянувшись вперед, ей же, большим пальцем, вытирает крупную каплю спермы с моей ключицы.
Глядит на меня, и я послушно распахиваю рот, когда, мазнув по шее костяшками, подносит палец ближе.
Просто потому, что он смотрит.
Очень тяжело и внимательно. Я бы даже сказал, что властно, если бы помнил, что вообще значит это слово. Что вообще значат какие-то слова.
Обвиваю языком по первую фалангу, прохожусь кончиком по подушечке и кромке ногтя и почти не чувствую вкуса.
Всем моим вниманием сейчас владеет один только его взгляд.
Из-под длинных ресниц, немного томный. Расслабленный. Всего секунду назад.
Неторопливо тянет ладонь на себя, напоследок погладив мои губы, надавив на них все тем же большим пальцем, и, больше не дав нам обоим никакой передышки, наконец делает то, о чем я последние две недели только мечтал.
Берет уверенно, без лишней грубости, уже никуда не торопясь. Выбирает даже не ритм, а размеренные покачивания, чтобы дать мне почувствовать его всего. Каждый сантиметр, начиная с мокрой от спермы и остатков смазки головки и заканчивая основанием члена.
Сегодня у нас что-то новенькое. Сегодня мы обходимся без слов, и наблюдать за его лицом, а не слушать нашептывающий пошлости голос, тоже… увлекательно.
Наблюдать за тем, как он чуть кривится, кусает губы, обводит верхнюю языком, иногда жмурится… Это затирает даже ту незначительную боль, что я все еще испытываю.
Потому что к нему я чувствую много больше.
И это буквально распирает меня изнутри. Во всех смыслах.
Толкается сильнее, и спинка кровати негромко стучит о стену.
Приподнимаю бровь, понимая, что спрашивать, будем ли мы с этим что-то делать, явно бесполезно. Понимая, что Владу откровенно похуй, кто там и что услышит, а спустя несколько минут он сделает так, что и мне станет тоже.
Он и делает, а я, безвольно елозя по покрывалу, замечаю кое-что еще. Замечаю уже спустя, наверное, сотню движений его бедер и после того, как переплету протянутые пальцы со своими.
Замечаю с десяток местами не пропечатавшихся, но вполне узнаваемых слов на его футболке.
Ставшей серой, мятой и мокрой.
От спермы, пота и… размазавшегося маркера.
Движения – грубее.
Скрипы – громче.
Ладонь, подлетевшую ко рту, – зубами сильнее.