Они сели на хвост жениху. Момент был выбран профессионально, в Конторе имелись мастаки на такие штучки, что комар носа не подточит…
Егорушкин подал в отставку и болезненно переживал случившееся. Всю сознательную жизнь он был предан прокурорскому делу, внезапная необычайная пустота вокруг страшила. Метался, не находя места. Пытался в институте читать лекции юношам со взором горящим, но бросил без сожаления. От предложений попробовать работу адвоката категорически отказался. Часто приходил к нам в аппарат, расспрашивал про житьё-бытьё, не в силах скрыть в глазах глубокой тоски.
Заразе, вроде партийных советских бонз, он был ещё опасен, они сторонились его; нарождающимся олигархам неугоден. Поэтому оказался никому не нужен, как вымирающий мамонт.
А потом он тяжело заболел…
Книга о нём писалась давно, и, когда работа уже заканчивалась, мне опасливо подшептали, что авторитетные люди готовят в газету заметку, мягко выражаясь, неприятного содержания.
Статья та появилась и, ознакомившись с ней, я вдруг ясно услышал лай той подлой собачонки из-под подворотни прошлого. Куснуть она уже не могла – зубы выбиты, а вот лаять была способна. Но кто её слушал? Прошли те времена, когда прокурора, как муху, можно прихлопнуть газетой.
Теперь работалось легко, на одном дыхании. Ведь только теперь появилась реальная возможность издать книгу единой, чтобы не в разрозненном виде вышла она в свет и именно такой, какой замышлялась: три совершенно отдельных эпизода прокурорской деятельности Егорушкина, словно красной нитью прошитые личной нелёгкой судьбой Николая, судьбами его близких и в особенности младшенькой – Маечки, которую он так и не смог уберечь от подлости недругов.
Тут вот невольно и вспомнилась мне древняя мудрость: посей поступок – пожнёшь характер, посей характер – пожнёшь судьбу…