С лиц Яра и девчонок не сходили довольные и немного недоверчивые улыбки, до такой степени им было в диковинку вновь видеть меня живой и активной.
— Ты как это… Как в мексиканских сериалах! Долго лежала в коме — а теперь типа проснулась! — страдальчески пыхтя и потирая ушибленный глаз, заявила Яся.
Мне захотелось как-то загладить свою вину перед ней:
— Ясь, ты прости меня. Не могу сказать, что я этого не хотела… — моя фраза потонула в громогласном взрыве общего хохота.
— Ничего, это расплата! Расплата за доблесть! — неожиданно громко выкрикнула Соломия. — Ведь самые бесстрашные герои всегда страдали первыми! — и здесь на несколько секунд воцарилась напряженная пауза — все внезапно поняли, что еще одно неосторожное слово и разговор свернет в злободневно-политическое русло, так обожаемое нашей сознательной подругой. Да только в этот тихий майский вечер, под звонкий аккомпанемент сверчков, никому не хотелось касаться напряженных тем. Хотелось просто расслабиться, радоваться теплу, покою и беззаботности.
Я все никак не могла прекратить улыбаться, слушая болтовню друзей о последних новостях на курсе, о моде, о мальчиках, и чувствуя, как сон, настоящий, исцеляющий сон неспешно подкрадывается ко мне, заключает в свои объятия и убаюкивает, осторожно и с нежностью. Теперь я могла позволить себе отдохнуть. Ведь на следующий день я точно собиралась проснуться и жить дальше — совершенно по-новому.
Глава 6. Новая жизнь
Очнулась я только на следующий день, не помня, как закончились вчерашние посиделки, как ушел Ярослав, как я переоделась в чистую одежду и легла в свежую постель, которую заботливо и быстро сменили для меня девчонки. Сладко потягиваясь и стараясь растянуть волшебные минуты радостного пробуждения, которых у меня не было так давно, я понимала — сегодняшнее утро особенное. Начиная с этого дня, все меняется.
Пусть моя взрослая жизнь оказалась не такой, как я мечтала. Пусть дальше мне придется идти одной и любовь навсегда останется для меня перевернутой страницей. Пусть. Я все равно постараюсь быть счастливой. В конце концов, то, что я выкарабкалась из черной ямы, куда скатилась в полной уверенности, что не смогу существовать одна, отдельно от Марка, это ли не опровержение всех моих старых убеждений и мыслей?
Я не буду больше ломать голову над тем, что не сбылось, не буду жалеть, не буду утешать себя иллюзиями и мечтами. Сосредоточусь только на сегодняшнем дне, не вспоминая прошлого, не думая о будущем — таким будет основное правило моей новой жизни. Другой, но уже не серой и унылой, как я думала всю прошлую осень, а яркой и головокружительной, будто весна после долгой зимы.
Спустя час, выйдя на улицу, я вновь почувствовала эту символическую перемену, попав из хмурого февраля прямиком в цветущий май. Вокруг было много солнца, ярких красок, ароматно-свежий воздух, не успевший пропитаться выхлопными газами многочисленных машин, кружил голову.
Я же воспринимала эту каждодневную привычную красоту как гимн в мою честь. В честь того, что я вернулась ниоткуда. Так хотелось окунуться в чистый, омытый утренней росой мир, ощутить его запахи и настроение, максимально прочувствовать каждый вдох большого города.
Я очень соскучилась по жизни.
Однако на подступах к университету ощущение парящей эйфории постепенно вытеснили тревога и страх, и не только потому, что через несколько минут мне предстояло вновь встретиться с грозным Вадимом Робертовичем. Я внезапно поняла, как дорог мне мой студенческий билет, какая действительно кошмарная ситуация сложилась с учебой и как много могу потерять, если меня выгонят за прогулы. Тогда я останусь и без жилья, и без средств к существованию — мой грант автоматически аннулируется в случае прекращения обучения.
Вадим Робертович, попивающий крепкий кофе за своим столом, не потрудился развеять эти опасения, наоборот, усугубил их с чувством превеликого удовольствия.
— Доброе, говоришь, утро? — иронично хмыкнул он в ответ на мое традиционное приветствие. — Ух, какие же мы оптимисты! Подбельская? Ты хоть понимаешь, что, скорее всего, тебя выгонят? И ты окажешься нигде. И никем. Нет, есть, конечно, вариант пойти на Крещатик работать зазывалой в костюме Колбасы. Или Хот-Дога. Думаю, из тебя получится отличный Хот-Дог! — громогласно захохотал он. — Эй, что с лицом, раба любви? Не надо мне тут в обмороки падать! Ты что, вегетарианка? Или просто не любишь хот-доги? — чувствовалось, что я действительно забавляю этого саркастичного гиганта.
Народу на кафедре в такой ранний час было немного, лишь парочка молоденьких лаборанток, смотревших на Вадима Робертовича, как на идола. В ответ на его шутки они дружно и как по команде хихикали, наблюдая за тем, как пунцовые краски на моем лице сменяет мертвенная бледность.
— Ну да ладно. Не все еще потеряно, не все! — энергично хлопнув в ладоши, мой спаситель поставил жирную точку в расслабленности утра. — Ну что? Нас ждут великие дела? — практически без издевки подмигнул он мне. — Давай, бегом за мной, жертва искусства! Когда увидишь, сколько хвостов тебе предстоит отрабатывать, падать в обмороки сразу станет некогда!
— И только попробуй меня подведи, — предупредил он перед первой дверью, в которую мне предстояло постучаться, фигурально посыпая голову пеплом. — Тогда ты точно пожалеешь, что не сыграла в ящик там, у себя в общаге. Работы тебе, конечно, до чертиков. Но если не сломаешься, считай, что поддержка в моем лице у тебя всегда будет.
И он сдержал свое слово. Хотя, изначально я не могла определиться, какую потустороннюю силу стоит благодарить за подобное вмешательство — небеса или преисподнюю. Ибо посредничество Вадима Робертовича носило очень странный, специфический характер, наталкивая меня на мысль о том, что лучше иметь пару-тройку непримиримых врагов, чем одного такого доброжелателя.
За полдня он успел протащить меня по всем преподавателям семестра, многих из которых я видела впервые, равно как и они меня. Всякий раз, стучась в дверь очередного кабинета и вызывая коллег в коридор, он знакомил нас по приблизительно одному и тому же сценарию:
— Иван Андреевич, а вот и ты! — далее шло традиционное рукопожатие. — У меня к тебе дело. Смотри, кого я привел. Это — Алексия Подбельская, твоя студентка с первого курса. Ничего, что не помнишь, неудивительно. Она болела с самой зимы, теперь же вновь на ногах, после чудесного, можно сказать, исцеления! — на этом месте мне всякий раз приходилось пригибать голову, дабы не выдать стыдливого румянца, заливающего щеки при упоминании о моем чудотворном выздоровлении. — И вот, понимаешь, завидную сознательность проявляет человек — только вернулся в альма-матер и тут же хочет закрыть все долги! Да, справка о болезни имеется. Что значит, если по уважительной причине — то можно списать половину пропусков? Э-э-э, нет! Вот Алексия будто предчувствовала такой поворот, поэтому просила меня посодействовать, чтобы никто не делал ей никаких поблажек. Почему? Да сам не знаю! Видать, она маленькая — но оч-чень гордая птичка! — довольно ухмыляясь, Вадим Робертович, похлопывал меня по спине, от чего я пошатывалась, с трудом сохраняя равновесие. — Да, редкая для ее лет ответственность. Я бы сказал — исключительно редкая! Так что ты уж не обижай человека снисходительностью, спроси по полной! Подобное рвение мы с тобой как педагоги, обязаны поощрять! — и он азартно подмигивал мне, чрезвычайно довольный собой, в то время как я еле сдерживалась, чтобы не скрежетать зубами от злости.
- Чтоб вам, Вадим Робертович, икалось всю ночь! Чтоб у вас все такие студенты, как я, прогульщики были! Чтоб вас… гаишники завтра по дороге на работу оштрафовали! — зло шипела я, роняя голову на руки в три часа ночи, дописав пред этим главу очередной работы, которую мне милостиво разрешили выполнить, несмотря на то, что из обязательных для допуска к экзаменам заданий были только курсовая и зачеты.