— Если говорить честно, то за отвагу на пожаре. А если говорить точно, — тут солдат понизил голос, — то никакого пожара и не было: потушил — и всё.
— То есть как не было? — услышав это, спросил бухгалтер и строго посмотрел на солдата. — Если не ошибаюсь, это вы тушили пожар в лесном порту?
— Я, — сказал солдат. — А вы откуда знаете?
— И медаль вам вручал лично генерал Афанасьев в присутствии самого начальника порта?
— Да, — снова сказал солдат. — Но откуда вы это знаете?!
— А оттуда, что я отмывал на вас сажу после пожара.
— Ой… верно! — сказал солдат.
Все засмеялись, а солдат бросился к бухгалтеру пожимать руки.
— Ну-с, — сказал бухгалтер, после того как они пожали друг другу руки, — а теперь подсчитаем, молодой человек, убытки… — Он полез в карман и достал оттуда дорожные счёты. — Что такое лесной порт — это, я полагаю, вы все знаете: место, куда приходят наши и иностранные корабли за брёвнами и разными строительными досками… В тот день мы отгрузили две машины досок для танковой дивизии… В порядке шефской помощи… — И бухгалтер щёлкнул костяшками.
— Это я за досками приезжал, — пояснил солдат. — Только приехал, и…
— И случился пожар. И вы этот пожар вместе с другими солдатами потушили. А теперь, — тут бухгалтер ловко и энергично сдвинул на затылок свою панаму, — будем считать так. Каждая несгоревшая доска стоит в среднем четыре рубля ноль пять копеек. В тот день в порту лежало… дайте-ка сообразить… ага, вспомнил: один миллион триста сорок тысяч досок… — И, прежде чем Миша успел глазом моргнуть, бухгалтер быстро-быстро изобразил всё это на счётах. — Спрашивается, какой убыток понесло бы государство, если бы солдаты не потушили пожар. А?
— Пять миллионов триста шестьдесят тысяч! — быстро за всех сообразил дедушка.
— Вот! — торжественно сказал бухгалтер. — А вы говорите: ничего не было! Бухгалтерия — наука точная…
— Ну и ну! — только и сказал солдат. — Пять миллионов триста шестьдесят тысяч?! Никогда бы не поверил…
И, отцепив медаль, дал посмотреть её Мише.
На одной стороне Миша увидел перекрещенные ключ и молоточек, а на другой… На другой стороне пожарный в каске выносил из огня ребёнка.
— Самая хорошая сторона — вот эта, — сказал Миша.
И все, кто были в автобусе, согласились с ним.
— А фотография где? — с сожалением отдавая медаль обратно, спросил Миша.
— Какая фотография?
— Вашего старшины.
— А-а, — сказал солдат и вытащил из бумажника фотографию.
И Миша прежде всего увидел танк, потом дуло от танка, а потом человека в танкистском шлеме.
— «Мо-е-му бо-е-во-му дру-гу Ва-си-ли-ю, — прочитал по складам Миша, — от е-го бо-е-во-го дру-га Е-ли-се-я…» Какому другу? От какого Елисея?
— Моему другу от его друга, — сказал солдат.
А потом подумал и сказал:
— Нет, не так. Ты меня совершенно запутал… — И он взял фотографию, чтобы разобраться. — Тут же ясно написано: мой боевой друг Елисей дарит мне свою фотографию. Короче, это я боевой друг, и это он мне дарит свою фотографию. А меня зовут Василий.
Тут все заговорили о боевых друзьях, и оказалось, у дедушки был боевой друг, и у бухгалтера тоже, не говоря уж про солдата Васю.
Впрочем, заявлению бухгалтера Миша не сразу поверил: одно дело — быстро считать на счётах, а другое — иметь боевых друзей.
Поскольку всем хотелось рассказать о боевых друзьях, бухгалтер счёл нужным установить очередь.
— Будем в порядке очереди, — сказал он. — Сначала вы, потом я… Я такую историю знаю…
— Смешную? — не очень надеясь, спросил Миша.
— Смешную. Да.
И так как Миша, сам того не ожидая, заранее стал хохотать, бухгалтер сказал:
— Дайте ему яблоко.
Мише дали яблоко, и дедушка начал:
— Да будет вам известно, уважаемые граждане, во время войны я служил…
— На линкоре, да? — Миша даже перестал есть яблоко.
Он уже представил себе, как дедушка стоит на линкоре, кругом рвутся снаряды, а дедушка командует: «Носовое орудие, пли!» И ещё: «Лево руля!».
— Нет, — сказал дедушка, — во время войны я не был моряком. Во время войны я был в пехоте. ‘И вместе со мной служил мой друг Борис Пирогов…
— Дядя Боря! — ахнул Миша.
Он хорошо знал дедушкиного приятеля, они неоднократно играли с ним в шашки, но он никогда не думал, что дядя Боря воевал с дедушкой вместе.
— Вместе, — подтвердил дедушка. — Только тогда мы были моложе… Так ваг, однажды дядя Борис подбил из винтовки самолёт. Пролетал над нашими позициями фашистский самолёт, а дядя Борис разозлился и выстрелил… Назавтра вызывают его в штаб и говорят: «Расскажите, как это было». Смотрит дядя Боря, а в штабе сидит женщина из военной газеты, которая должна про него заметку писать. «А я и сам не знаю, — отвечает он, — как это было. Летел фашистский самолёт. Ах, думаю…
Разозлился и выстрелил. А он взял да и упал. Вот как это было…» — «Но всё-таки, — спрашивает женщина, — как это было?» А дядя Борис опять своё (не может он сказать, как это было): «Летел самолёт…» Так по сей день никто, кроме дяди Бори, не знает, как это было…
— Да всё просто было! Летел самолёт… — начал Миша.
— Верно, — сказал дедушка.
Все засмеялись, а бухгалтер сказал:
— Это только сидя в автобусе кажется — всё просто было, а на самом деле… — Бухгалтер покачал головой. — Во время войны я тоже служил в пехоте, так что примерно знаю, каково было: когда тебя обстреливает вражеский самолёт, не то что из винтовки стрелять — голову поднять страшно…
Так вот, служил я тогда в полковой разведке.
«Он был разведчиком?! — ахнул про себя Миша. — Тогда почему же он ходит в бабушкиной панаме?»
— Однажды вернулись мы из разведки, доложили командирам, где у фашистов стоят пушки, где танки, и отправились отдыхать: ведь три ночи в разведке не спали. А когда выспались, утром следующего дня отправились на речку стирать портянки.
Вдруг видим: останавливаются неподалёку четыре машины, и на каждой какие-то плоские длинные ящики — по одному на машину, и каждый ящик завёрнут в брезент.
— Ну, — говорит мой друг Гриша Каблуков (это мы с ним ходили в разведку), — ты — разведчик. Скажи, что это такое?
И показывает на машины.
И хотя я разведчик, я говорю:
— Не знаю, что это такое. Никогда таких ящиков не видел.
— Да ведь это понтоны, — поясняет Гриша Каблуков. — И если их привезли, не сегодня завтра будет наступление. Наладят эти самые понтоны через речку, и пехота с танками пойдёт по ним, как по мосту…
Ну, это-то я и без Гриши знаю.
Короче, снимаем мы портянки и собираемся стирать. И в это время к нам подходит молоденький лейтенант (он в одной из этих машин приехал) и говорит:
— Привет, ребята!
Мы говорим:
— Привет.
— Что, — спрашивает. — стирать собираетесь?
Мы говорим:
— Собираемся. Ходили в разведку, три дня там проторчали, а теперь заслуженно отдыхаем.
— Не стирайте, — говорит лейтенант, — высушить не успеете. Скоро тут такое начнётся…
И смотрит на часы.
— Ясно, — говорит Гриша, — что начнётся. Наступление. Для этого и понтоны привезли.
— Какие понтоны? — спрашивает лейтенант.
— Вот, — говорит Гриша и показывает на машины.
И тут вдруг лейтенант начинает смеяться.
— Ох, — говорит, — уморили… Понтоны!..
И вдруг как скомандует:
— Батарея, к бою!
Выскакивают тут из машин солдаты, срывают брезент с этих самых «понтонов», и мы видим, что это вовсе не понтоны: какие-то рельсы не рельсы — что-то странное, установленное на машинах.
— Что это? — удивлённо говорит Гриша.
А лейтенант командует:
— По фашистским захватчикам, батарея… огонь!
И над нашими головами с воем и грохотом проносится лавина огня. А мы, бывалые разведчики, падаем наземь и старательно затыкаем уши руками…