Спускаясь по лестнице, он почему-то вспомнил предпоследнюю поездку в Уфу, беспокойную ночь в спальном вагоне у вокзала в одном купе с алкашами, запах блевотины и дешевого красного вина, тревожное и серое смутное утро, мокрый снег на неумытом лице, сизое и сырое небо, грязную дорогу с мчащимся КРАЗом, груженым строительными балками, сбитое на обочину обезглавленное тело мужчины в черном пальто и его голову, хрустнувшую под колесами прицепа. Ощущение неустроенности сменилось тогда состоянием обреченности, в котором он пребывал и теперь.
Стоя на остановке, он вспомнил про деньги, и из опасения, что может не хватить на обратную дорогу, вынул из внутреннего кармана пальто потрепанный дистрофический бумажник и принялся считать рубли. «Скоко щас времени, а?» — спросил кто-то. Обращались явно к нему. Какой-то прыщавый вечнозеленый подросток. «Десять-пятьсот… Ой, пол-одиннадцатого!» поправился он. «Я понял, понял», — прыснул юнец и поспешно отошел в сторону. Николай Петрович стыдливо спрятал бумажник и подумал: «А ведь точно, наглость — второе счастье!..» А парень показывал на него пальцем своей девчушке в косухе с затянутым почти до упора поясом: «Смотри! Смотри! Вон тот лоховоз! Вишь?»
В автобусе он по обыкновению рассматривал объявления и надписи в салоне и думал об упадке культуры. Нет, ну что это такое, в самом деле? «Не высовывайте из окон!» «Менты продаются по пять-десять штук и более без сдачи.» И объявление: «Лечим болезни органов.» Каких? Как глупо и пошло! Неужто это могли сделать нормальные люди?
На вокзале он первым делом купил бутылку пива «Балтика» и тут же, прямо из горлышка, несколькими глотками осушил ее и уже хотел было кинуть «чебурашку» в урну с надписью «ТОО Прана», как подскочил грязнолицый старик в ушанке с котомкой и выхватил бутылку из руки. Несчастное создание, подумал Николай Петрович и вздохнул.
После этого он пошел в кассу и купил билет на первый проходящий поезд. «Не поняла! До Мухинска и обратно?» раздраженно кричала кассирша. «Только туда!» — отвечал он.
Пройдя по рядам торговок, Николай Петрович купил нехитрый провиант в дорогу: булку хлеба, салями, пару банок «шпротов» и пучок зеленого лука. Когда он подошел к световому табло, объявили номер пути, на который пребывал его поезд. Он подошел к вагону первым, опередив группу баб с тележками в красных руках. Объемная проводница повела носом, почувствовав запах пива, недовольно посмотрел на него и взяла билет с паспортом. Сличив фамилию «Чернов» на билете с фамилией в паспорте, толстуха вернула документы со словами «Будете пить — высадим!» Во втором купе он нашел свободное место на верхней полке и повесил пальто, спиной чувствуя оценивающие взгляды.
Попутчики ему попались никудышние: пара молодых с ребенком, да еще, в довершение всего, старуха. Поезд тронулся, а они так и не проронили ни слова. Они были неинтересны друг другу. Женщина возилась с годовалым сынишкой, меняла ему очередные штанишки, а отец с невозмутимым видом уткнулся в книгу. Старуха же с безучастным лицом уставилась в одну точку, видимо, медитировала в трясущемся вагоне. Было бы гораздо хуже, если бы она лезла с разговорами, подумал Николай Петрович. Ну о чем они могут говорить, эти старперы? О ценах и о политике. О политике и о ценах. И так до тех пор, пока язык болтается.
После пива он чувствовал себя прекрасно. Командировка обещала быть недолгой. Николай Петрович раскрыл портфель и начал выкладывать приобретенную снедь на стол, давая попутчикам понять, что он намерен перекусить. Те поняли, и слегка неприязненно отодвинулись от захваченного им объекта. Когда-то он смущался и не мог нормально кушать в присутствии посторонних, но теперь ему было все равно. Насытившись, он заправил постель, поднялся на доставшуюся ему верхнюю полку и раскрыл книгу о Моцарте.
Николай Петрович любил дорогу и часто вспоминал о том, что Моцарт прожил 35 лет, 10 месяцев и 9 дней, из них он провел в пути 10 лет, 2 месяца и 8 дней. Эти цифры были аккуратно выписаны в его записную книжку. Если сосчитать, он тоже провел в поездках довольно много времени, но, разумеется, гораздо меньше, чем композитор. Такую работу он нашел случайно — по объявлению в газете, но так привык к ней, что не мыслил себя на другом месте. Частые командировки, новые впечатления, беготня по конторам и мельтешение лиц разгоняли скуку. Его философией стала дорога. Она петляла и уводила его от самого себя. Постоянные разъезды, как кадрики глупой и бессмысленной комедии под названием «Жизнь» мелькали перед глазами и не оставляли времени для раздумий.