Девушка опускает взгляд вниз и видит змей, что вьются по её щиколоткам, поднимаясь все выше. Они не шипят, не пытаюсь её укусить, просто вьют по ее телу, сверля своими глазами-бусинками. Под ногами Лилит различает ржавый кинжал, в оголовье рукояти искрит агат, а вокруг лезвия вьется жёлтая роза, впиваясь шипами в металл, словно в масло.
Она слышит гудение пламени, что заглушает звуки голоса Раду, и лишь вибрации барабана все еще проходят сквозь ее тело. Жар огня обжигает, но не причиняет боли. Смертоносная стена вздымается до самого неба, поглощая весь мир.
Лилит слышит крики, кто-то зовёт на помощь по ту сторону огненной стены, но девушка по-прежнему не может шелохнуться. Немой крик разрывает острой болью голосовые связки, но наружу так и не вырывается.
Вмиг все исчезает, и вместо пламени перед ней возникает белая летучая мышь, она зависает в воздухе на мгновение, а затем растворяется в облаке тьмы, что образуется из ниоткуда. Тьма растет и надвигается, Лилит отступает назад, но облако все ближе. Она слышит шипение и тихий рык, а затем по барабанным перепонкам ударяет пронзительный орлиный крик. Ее тело пронзает вспышка острой боли, а страх поглощает сознание. Из тьмы вырывается огромный белый орел, он мчится на девушку, рассекая воздух, его клюв открыт, а глаза горят кровавым пламенем. Лилит пытается бежать, но он настигает ее и проходит насквозь, врываясь в ее тело и взмывая ввысь, оставляя за собой пылающие раны и звон в ушах.
Лилит кричит не от боли, она пытается заглушить орлиный крик, что терзает ее душу и тело. Горло отзывается острой болью, а тьма вновь смыкается вокруг, на этот раз окончательно.
Девушка перестает сопротивляться и проваливается в пустоту, больше не ощущая вибрации барабана, не ощущая боли, жара пламени и не слыша ни пения Раду, ни крика разъяренной птицы.
* михи́н - в переводе с индейского - дитя, ребенок.
Глава 13
Потерять того, кого любил, означает отоспать кошмарный сон до конца: зябнуть от холода до самой смерти.
Людвиг Фельс
Чернота въелась в пространство, и, казалось, стала просачиваться в саму Лилит. Она все не могла открыть глаза, как ни старалась. Откуда-то издалека до нее эхом доносился встревоженный голос Раду, бессвязными обрывками фраз звучавший в ушах.
В голове до сих пор стоял гул, словно там кружил разъяренный рой шмелей. Понемногу вокруг нее стала прорисовываться хижина. Первое, что она различила в расступающейся мгле, было лицо Раду и его нахмуренные брови. Он что-то говорил, склонившись над ней, но слов девушка не разбирала. Мужчина помог ей сесть, она потрясла головой, отгоняя от себя туман.
— Ты в порядке, михи́н? — он держал ее за плечи, легонько встряхивая, Лилит недовольно забурчала. Голова снова начала болеть, а голос Раду казался приглушенным и доносился, словно из-под земли.
— Голова раскалывается... в ушах звон... что это, блин, было?
— Это были духи, девочка. Что ты видела?
— Дай воды, — она закашлялась, в горле першило, а во рту был горький земляной привкус.
Кузнец неохотно отпустил ее плечи и отошел к столу, налил бурую жидкость из кувшина в глиняную чашку. Лилит выпила залпом, затем заглянула в пустую посудину, скривившись:
— Это что за гадость?
— Немного того, немного сего... — сдержанно улыбнулся Раду, прохаживаясь по комнате и задувая свечи. Стоял едкий запах ладана и воска.
— Я ничего не понимаю, — она откинула волосы со лба и растерянно смотрела по сторонам.
Девушка начала монотонно перечислять все, что смогла вспомнить. Чем больше она говорила, тем сильнее хмурился кузнец. Наконец она не выдержала.
— Да что такое?! Разве в этой каше есть какой-то смысл? Говори уже, а то у тебя сейчас брови срастутся.
— Все запутанно, это верно. А самое важное - истинное значение этих символов откроется только тебе, ведь духи говорили на понятном тебе языке, показывая прошлое, грядущее и настоящее. К тому же, половина названного тобой носит как минимум двоякое значение. Взять хотя бы кинжал с розой. Тут важен и ее цвет, и то, как она вилась вокруг лезвия, и то, что это лезвие было ржавым.
Лилит застонала, откидываясь обратно на кучу одеял.