И что же делает этот негодяй? Он вкладывает талон в конверт и посылает в Австралию! А там это раритет! Представьте на секундочку: настоящий советский талон на мыло! Прямиком из-за железного занавеса! И на радостях сумчатые шлют Борису целый контейнер моющих средств.
Были и другие радостные события.
Воскресло «Великое Кольцо». Преступный клуб «Ветер времени» реабилитировали, председателя его Бориса Загороднего восстановили в правах и переименовали в президента. Но, что самое потрясающее, ему было позволено съездить на Еврокон в Сан-Марино. То есть за рубеж!
Глава 3
Многие считают Бориса Завгороднего грандиозным вралём, современным Мюнхгаузеном, но это, поверьте, не так. Фэн № 1 (а он уже тогда носил этот почётный титул) никогда ничего не выдумывал. Просто у него была очень плохая память, отдельные эпизоды забывались, и невольно приходилось их достраивать словесно. Именно этим, а не чем-либо иным объясняется тот факт, что одну и ту же историю он каждый раз рассказывал по-новому.
Вопиющая несправедливость: видных деятелей культуры и искусства за границу, пусть изредка, но выпускали. А вот фантастов — ну никогда, никуда, ни под каким предлогом! Видимо считалось, что если уж солисты балета, музыканты, актёры театра и прочие нарушители сексуальных традиций, уехав за рубеж, зачастую оттуда не возвращались, то чего ожидать от фантастов?
Клевета! Наглая клевета! Ни один советский фантаст не остался за кордоном, уже в силу того что ни разу туда не выезжал. Ну приведите хоть один пример! Разве что Юз Алешковский, да и тот, насколько мне известно, сначала свалил за бугор, а там уж начал сочинять фантастику. Не иначе от ностальгии.
Как тут не вспомнить провокационный вопрос интервьюера и громоподобный ответ на него Аркадия Стругацкого: «Если мы с братом и покинем Советскую Родину, то только на танке!»
Единственным фантастом, в возвратной способности которого контрразведка не сомневалась, был Еремей Иудович Парнов. Ему было можно.
А знаете, что ценилось на Западе даже выше, чем настоящие талоны на мыло из-за железного занавеса? Самопальная литература. Делалась она так. Берётся отвергнутое цензурой произведение и распечатывается на пишущей машинке в четырёх экземплярах под копирку (с той и с другой стороны листа). Брошюруется. Переплетается. Выносится под полой на книжную барахолку. Разница в цене между первым и четвёртым оттиском весьма значительна.
И вот, узнав, что лазейка на Запад для него приоткрылась, Борис Завгородний первым делом спрессовал два тюка самопальной литературы (она же самиздат) — по пятьдесят кило каждый. Итого: центнер.
Вполне понятно, что в аэропорту при досмотре его осадили.
— Не пропущу! — заголосила девушка на таможне. — Не имею права! Это антисоветская литература! Она запрещена к ввозу!
— И сё? — запальчиво возразил ей Завгородний. — Ну антисоветчина — и сё? Я ж её не ввожу — я вывожу!
И поднялся у них великий хай. Вылет был задержан на полчаса (по другим сведениям, на час).
Рассказывают, прибегает командир корабля — в погонах и с пеной у рта.
— Пропускай на хрен! — кричит. — Мне ещё до Рима лететь!
Девушка — в слёзы. Так хотела проявить бдительность — и нá тебе!
Погрузили в лайнер центнер антисоветчины. Пассажиры в креслах давно переглядываются в тревожном недоумении: почему не взлетаем? Да уж не угоняют ли нас? А тут ещё в салон вваливается Борис Завгородний, ощеренный, с перекошенными на переносице очками — ни дать ни взять террорист. Вваливается — и первый, кого он видит… Как полагаете, кого он видит?
Ну натурально Еремея Иудовича Парнова.
— Как? — вырывается у Бори. — И вы тоже летите?
Представить в этот миг выражение лица Еремея Иудовича я не берусь.
С грехом пополам взлетели.
Ах да, забыл уточнить: самолёт советский, экипаж тоже, но рейс международный. Обслуживают с улыбками. Да хоть бы и без улыбок! Представьте, по просьбе клиента подносят коньяк и шампанское. Бесплатно, а?!
Завгородний, естественно, попросил.
Грациозная стюардесса отмеряет ему коньяк в пузатенький фужер, причём по-европейски — на два пальца, не больше. Но тут на горлышко бутылки падает железный Борин перст. Бортпроводница дёргается, на лице — улыбка, в глазах — отчаянье, однако податься некуда (иностранцы смотрят), приходится налить всклень. Или, как говорят, в окрестностях Волгограда, всклянь.