6. Наконец, поелику змий этот не возмог низложить этим Антония, а напротив того, увидел, что сам изгнан из сердца его; то, по написанному, скрежеща зубы своими (Пс. 36: 12) и как бы вне себя, каков он умом, таким является и по виду, именно же в образе черного отрока. И поелику низложен был этот коварный, то, как бы изъявляя покорность, не нападает уже помыслами, но говорит человеческим голосом: «Многих обольстил я и еще большее число низложил, но, в числе многих напав теперь на тебя и на труды твои, изнемог». Потом, когда Антоний спросил: «Кто же ты, обращающийся ко мне с такою речью?» – не таясь нимало, отвечал он жалобным голосом: «Я – друг блуда; обязан уловлять юных в блуд, производить в них блудные разжжения, и называюсь духом блуда. Многих, желавших жить целомудренно, обольстил я; великое число воздержных довел до падения своими разжжениями. За меня и пророк укоряет падших, говоря: духом блужения прельстишася (Ос. 4: 12); потому что я был виновником их преткновения. Многократно смущал я и тебя, но всякий раз был низложен тобою». Антоний же, возблагодарив Господа, небоязненно сказал врагу: «Поэтому и достоин ты великого презрения. Ибо черен ты умом и безсилен, как отрок. У меня нет уже и заботы о тебе. Господь мне помощник, и аз воззрю на враги моя (Пс. 117: 7)». Черный отрок, услышав это, немедленно с ужасом бежал от слов сих, боясь уже и приближаться к Антонию.
7. Такова была первая борьба Антония с диаволом; лучше же сказать, и это в Антонии было действием силы Спасителя, осудившего грех во плоти, да оправдание закона исполнится в нас, не по плоти ходящих, но по духу (Рим. 8: 4).
Но и Антоний не пришел в нерадение и небрежение о себе потому, что демон уже побежден. И враг не перестал расставлять ему сети, как побежденный, но снова ходил как лев, ища удобного случая напасть на подвижника. Антоний же, зная из Писания, что много козней у врага (см. Еф. 6: п), неослабно упражнялся в подвигах, разсуждая, что если враг и не мог обольстить сердце его плотским удовольствием, то, без сомнения, покусится уловить иным способом, потому что демон грехолюбив. Посему-то Антоний паче и паче умерщвлял и порабощал тело, чтобы, победив в одном, не уступить над собою победы в другом. Поэтому приемлет он намерение приобучить себя к более суровому житию; и многие приходили в удивление, видя труд его, а он переносил его легко. Душевная его ревность своею долговременностью производила в нем добрый навык, и потому, к чему хотя малый повод подавали ему другие, в том оказывал он великую тщательность. Сколько неутомим был во бдении, что часто целую ночь проводил без сна и, повторяя это не раз, но многократно, возбуждал тем удивление. Пищу вкушал однажды в день по захождении солнца, иногда принимал ее и через два дня, а нередко и через четыре. Пищею же служили ему хлеб и соль, и питием одна вода. О мясах и вине не нужно и говорить, потому что и у других рачительных подвижников едва ли встретишь что-либо подобное. Во время сна Антоний довольствовался рогожею, а большею частью возлегал на голой земле. Никак не соглашался умащать себя елеем, говоря, что юным всего приличнее быть ревностными к подвигу и не искать того, что расслабляет тело, но приучать его к трудам, содержа в мыслях апостольское изречение: егда немощствую, тогда силен есмь (2 Кор. 12: 10). Душевные силы, говаривал он, тогда бывают крепки, когда ослабевают телесные удовольствия.
Чудна подлинно и эта его мысль. Не временем, как полагал он, измерять должно путь добродетели и подвижническую ради нее жизнь, но желанием и произволением. По крайней мере, сам он не памятовал о прошедшем времени, но с каждым днем, как бы только полагая начало подвижничеству, прилагал вящий труд о преспеянии, непрестанно повторяя сам себе Павлово изречение: задняя забывая в предняя же простирайся (Фил. 3: 13), и также припоминая слова Пророка Илии, который говорит: жив Господь, Емуже предстою пред Ним днесь (3 Цар. 18: 15). Ибо, по замечанию Антония, Пророк, говоря днесь, не прошедшее измеряет время, но, как бы непрестанно полагая еще только начало, старается каждый день представить себя таким, каков должен быть являющийся пред Богом, то есть чистым сердцем и готовым повиноваться не другому кому, но Божией воле. И Антоний говаривал сам в себе, что в житии Илии, как в зеркале, подвижник должен всегда изучать собственную свою жизнь.