Простое сопоставление приведенных текстов Калабрийца с идеями св. Григория Паламы позволяет установить, в чем состоит разногласие между ними. Для Варлаама путь к Богу—это, в основном, естественный гносис, ограниченный характер которого признается, но который совершенно не зависит от понятия греха и чужд всякой мысли о специфически христианской сверхъестественной жизни, даже когда он принимает заимствованный у неоплатоников созерцательный характер. Философия античности остается для Варлаама главным критерием любой мысли и любой мистики, а явление благодати в Иисусе Христе не изменяет для него сути отношений человека с Богом. Св. Григорий Палама же в своих писаниях снова и снова резко критикует греческих философов, в которых находит корни заблуждений своих оппонентов—Варлаама, Акиндина и Никифора Григоры.
Знание и спасение. Как мы видели, св. Григорий признает подлинный характер естественного знания; его отличие от мудрости откровения состоит в том, что само по себе оно не обеспечивает спасения. Утверждениям калабрийского философа о "едином знании", общем христианам и эллинам и преследующем одну и ту же цель, учитель безмолвия противопоставляет реальность существования двух видов знания, стремящихся к двум разным целям, и основанных, как мы увидим в следующей главе, на двух разных видах восприятия. "Может быть, отчасти и правда, что языческая философия ведет сама к знанию существ... Но это не то знание и не та мудрость, которые Бог непосредственно даровал пророкам и апостолам." Кроме того—и это главное—"что истинно во внешней мудрости, не есть необходимое и не ведет к спасению"; можно не знать наук, но тем не менее стяжать жизнь вечную(6). В следующем отрывке из второй Триады св. Григорий прекрасно резюмирует свою мысль: "Спасительное совершенство в знании и учении состоит в том, чтобы мыслью соглашаться с пророками, апостолами и вообще со всеми Отцами Церкви, через которых, несомненно, Дух Святый глаголал о Боге и тварях. И напротив, то, о чем Дух Святой умолчал, но что было открыто людьми, бесполезно для спасения души, даже если и истинно; ибо учение Святого Духа не пропускает ничего полезного. Вот почему мы и не осуждаем тех, кто разномыслил по поводу этих пропущенных Святым Духом вещей, и не говорим, что блаженны те, кто больше о них знает".
Объюродевшая премудрость. Рассматривая эту проблему, св. Григорий Палама имеет в виду не вообще языческую науку, а конкретную систему мысли греческих философов, на которых, как на высший авторитет, ссылается Варлаам. "То, что мы сейчас говорим,—тщательно уточняет св. Григорий,—мы говорим не о философии вообще, а о философии этих людей". Апостол Павел объявляет, что мудрость греческих философов "объюродела" (Рим. 1, 22). "Значит, мудрость,—комментирует учитель безмолвия,—с которой этого несчастья не случилось, не обезумела. Да и почему бы она обезумела, если ей удалось достичь цели, свойственной ей по природе, и если она обращена к Богу, Причине природы? Такова мудрость благочестивых и почтенных людей, пребывающих с нами, мудрость, осмелившаяся на самом деле отринуть зло, избравшая то, что полезно, привлекшая людей к Церкви Божией и гармонично согласная с мудростью Святого Духа. Что до меня, то я верю, что в ней истина". Что же касается мудрости эллинов, то она "обезумела" не в качестве естественной мудрости, а "в той мере, в какой она не исходит от Бога". "Разум, ее открывший, как разум, исходит от Бога, но сама мудрость, в той мере, в какой она отклонилась от своей цели — познания Бога — не должна считаться мудростью". "Если бы она различила и объявила мудрость Божию в тварях, если бы она обнаружила скрытое, если бы она была органом истины, уничтожающим невежество, если бы она была причастна тому, чем ее Предмет является в качестве Причины, как бы сотворил ее безумной Тот, Кто даровал эту мудрость творению?" Закон Моисеев был несовершенен, он тоже предназначался "естественному" и падшему человечеству; и однако когда явился Христос, Он сказал, что Моисею можно верить так же, как Ему самому (Ин. 5, 45), а мудрость греков Он "сотворил безумной"! "Мы все исполняемся хвалы и восхищения,—заключает св. Григорий,—когда созерцаем это великое создание Божие, я имею в виду все видимое творение; эллинские мудрецы также восхищаются им, когда его исследуют; но мы это делаем во славу Создателя, а они—вопреки Его славе."