Но почему же век за веком еврейские мальчики все равно рождаются с крайней плотью? Неужели Господь не мог вознаградить патриархов за самоотверженность и сделать так, чтобы их потомки появлялись на свет обрезанными? Я упорно искал ответ на этот вопрос и, кажется, нашел: а кто сказал, что знак избрания и союз, заключенный со Всевышним, — дармовая привилегия? За все, что хочешь получить честным путем, надо платить. Бог избрал народ Израиля, а народ Израиля готов идти на жертвы во имя Бога. Обе стороны берут на себя обязательства — это и есть договор. Во время пасхального седера я осознал: каждое новое поколение иудеев должно в точности следовать обычаям предков, быть как они, повторять их великую эпопею, говорить их устами: «Мы — рабы в Египте, мы свободны, мы переходим Красное море, мы получаем Закон». Начало Завету положил Авраам, а его потомки из рода в род этот Завет обновляют и подтверждают. Мое обрезание не менее важно, чем обрезание Исаака, Соломона или Исайи.
Я развязал пояс и взял в руку свой тайный уд. Оттянул крайнюю плоть, с которой предстояло расстаться во имя исполнения обязательства по Завету. Оценил чувствительность и продумал каждое действие: надо сесть на подстилку и зажать между ног плотную складку, чтобы крови было куда впитываться; инструменты, бинт, заживляющая присыпка и нитки для лигатуры должны лежать рядом. Все свершится этой ночью!
Я тщательно подготовился, зажег новые свечи, налил в кувшин ежевичной воды и проглотил рюмочку писко. Закрыл дверь и с грохотом задвинул засов: пусть домашние знают, что беспокоить меня нельзя. Потом разложил инструменты на столе, разделся и постелил на стул плотное покрывало. Пододвинул подсвечник поближе. Ну, пора начинать.
— Господь Бог мой, Бог Авраама, Исаака и Иакова, — прошептал я, — да укрепится этим знаком мой союз с Тобой и с Твоим народом.
Я провел ногтем по лезвию скальпеля: оно было гладким, без зазубрин, как того требовали правила, содержащиеся в книге Левит. Левой рукой оттянул крайнюю плоть, большим пальцем нащупал упругий край головки. Приставил скальпель к коже и аккуратно, точно опытный писарь, который проводит на листе ровную линию, начал делать надрез, стараясь вести лезвие вплотную к большому пальцу, чтобы случайно не задеть головку. Боль была невыносимой, но я сумел полностью сосредоточиться на работе. Крайняя плоть отделилась, я положил ее на блюдце и промокнул капли крови тряпицей, пропитанной теплой водой. Накладывать лигатуру не понадобилось, кровотечение не усиливалось. Я сжал член, но высвободить головку не удалось — мешали остатки прозрачной кожицы и уздечка. Чтобы довершить операцию, нужны заостренные ножницы.
Раздвоение личности было абсолютным: обычно стоны пациента не волнуют врача, а лишь вдохновляют. Конечно, больно, но ничего не поделаешь: если хочешь исцелиться, надо терпеть. Оттянув пинцетом оболочку, я отделил и ее, снова приложил мокрую тряпицу. Рана кровила на удивление слабо. Теперь надо присыпать заживляющим порошком и забинтовать.
— Господь Бог мой, Бог Авраама, Исаака и Иакова, я прошел брит мила и теперь полностью принадлежу к народу Израиля. Прими же меня и защити.
Я сделал еще глоток писко.
Спалось мне неважно. Донимала боль, но не покидало и чувство духовного обновления.
Буря улеглась. Корабль выстоял, все остались живы. Дальше плавание проходило спокойно: ни штормов, ни пиратов.
Двадцать второго июля 1627 года Франсиско сходит на берег в Кальяо. Смотрит по сторонам, замирая при виде знакомых пейзажей. На нем грязный балахон из грубой ткани, и выглядит арестант не лучше облепленного мухами нищего, которого он принял за отца, когда много лет назад впервые ступил на портовые улицы.
Капитан галеона подписывает бумаги и сдает пленника офицерам: они доставят его в Лиму. Сколько раз Франсиско проделывал этот путь в студенческие годы!