Секретарь пишет не разгибаясь, еле успевая менять перья. А Франсиско слушает, взвешивает и отвечает, умело избегая расставленных ловушек.
Наконец в январе на него обрушивается настоящая лавина тщательно продуманных возражений. На этот раз обвиняемому приказано молчать. Богословы так щедро сыплют цитатами из Библии, что даже инквизиторы сидят, раскрыв от изумления рот.
Но вот потоки слов иссякают, судьи благодарят ученых мужей за свет истины, призванный рассеять морок, а Франсиско просто валится с ног от изнеможения. Скалы, и те бы дрогнули под натиском столь неопровержимых доказательств.
Маньоска спрашивает обвиняемого, разрешились ли его сомнения. Франсиско расправляет складки хитона, поднимает на судей усталый взгляд и произносит только одно слово: «Нет».
Стены зала стонут от возмущения. Заключенного отправляют назад в камеру, хотя с большим удовольствием отправили бы прямиком на костер. Ведя пленника по мрачным коридорам, тюремный смотритель распекает его, дергает за цепь, трясет за плечо.
— Отпетый идиот! Над вами бьются умнейшие люди вице-королевства, а вам все мало!
Франсиско не отвечает, он старается не споткнуться и внимательно смотрит на кирпичи, исшарканные тысячами ног.
— Хватит артачиться! Просите суд о снисхождении, — не унимается смотритель. — Или вы хотите сгореть живьем?
Узник молчит.
— Честное слово, — голос тюремщика дрожит, — честное слово, я проникся к вам уважением. Послушайтесь меня: еще не поздно покаяться. Валитесь перед судьями на колени, плачьте! Поверьте, они сжалятся.
Франсиско останавливается, глядит на упитанного тюремщика и, растерянно моргая покрасневшими глазами, бормочет: «Спасибо». С ним так давно никто не говорил по-человечески!
126
Инквизиторы настолько раздосадованы очередным провалом, что между ними разгорается спор: как быть дальше. Гайтан горько укоряет коллег за то, что те своим попустительством направили суд по ложному пути. Некоторым вероотступникам, настаивает непреклонный судья, доброе отношение противопоказано. Гордецы вроде этого Мальдонадо да Сильвы идут на попятную, только когда их рвут на части или поджаривают им пятки.
Богословы же в свою очередь пожимают плечами, теряются в догадках: в чем же они ошиблись? Может быть, взяли неверный тон или неточно сформулировали доводы? А может, заключенный просто чего-то недопонял, запутался в их пространных рассуждениях? Иезуит Андрес Эрнандес предлагает побеседовать с обвиняемым наедине прямо в камере и ради этого готов отвлечься от работы над своим нескончаемым «Трактатом по теологии».
— Несчастный одержим гордыней, а такому человеку трудно покаяться на людях, — объясняет советник. — Беседа с глазу на глаз скорее поможет преодолеть его упрямство.
Инквизиторы обдумывают предложение несколько недель: Мальдонадо да Сильва ничем не заслужил подобной милости. Но в конце концов соглашаются при одном условии — Эрнандеса будет сопровождать кто-нибудь из собратьев по ордену. В такой необычной ситуации обязательно нужен свидетель, а может статься, и помощник. В каменный мешок входят слуги с фонарями, ставят на стол новые свечи и кувшин с водой, уносят поганую лохань и впускают священников. Франсиско встает.
— Я Андрес Эрнандес, — напоминает иезуит.
— А я Диего Сантистэбан.
Франсиско грустно улыбается.
— Полагаю, мне можно не представляться.
Эрнандес приглашает заключенного сесть, всем своим видом показывая, что явился с самыми добрыми намерениями.
— Я не собираюсь с вами спорить, — сразу говорит он. — Просто хочу утешить. Возможно, вы мельком видели меня в Кордове. Я помогал епископу Трехо-и-Санабрии в его грандиозных начинаниях.
Франсиско вздрагивает.
— Жив ли еще этот великий подвижник?
Эрнандес рассказывает, что неутомимый епископ уже тогда начал сдавать. В возрасте пятидесяти лет он отправился в свою последнюю миссионерскую поездку и вернулся оттуда на носилках. Но заложить фундамент университета Кордовы все-таки успел, чем и заслужил вечную благодарность. Иезуит знает, что именно Трехо-и-Санабрия конфирмировал Франсиско.
— Вы произвели на епископа самое благоприятное впечатление, — говорит он.
Иезуит наливает воды в кружки, одну подает заключенному и заводит разговор о его недюжинном образовании.