— О боже мой…
— И наконец, что греха таить, третья опасность: искушения плоти.
Женщина уже не перебирала, а терзала четки.
— Хорошо, я согласна! — воскликнула она. — Но все-гаки взнос…
— Об этом мы поговорим завтра. На сегодня достаточно: ты приняла решение. Мудрое решение, достойное любящей матери.
Брат Бартоломе поднялся со стула, и весь дом, как обычно, сотрясся. Франсиско вцепился в черную сутану.
— Расскажите мне про папу!
— А что ты хочешь услышать? Нечего пока рассказывать.
— Что с ним там делают?
— А ты как думаешь?
— Мне никто ничего не говорит, все отнекиваются. Почему он так долго не приезжает? Когда он вернется?
Монах посмотрел на мальчика с неожиданной нежностью и опустил тяжелую пятерню ему на плечо.
— Твой отец повинен в ереси. Тебе известно, что такое ересь?
Франсиско замотал головой.
— Он предал истинную веру, променяв ее на мертвый закон Моисея. Ты знаешь, что такое мертвый закон Моисея?
Мальчик опять покачал головой. Толстые пальцы давили, делали ему больно.
— Лучше тебе не знать. Никогда не знать! И не сходить с пути истинного! — пропыхтел монах.
— Но… что с ним там будут делать?
Брат Бартоломе погладил двойной подбородок. Глубоко вздохнул.
— Попытаются вернуть на путь истинной веры. Вот что.
Гость направился к двери. Альдонса потерянно плелась следом. А Франсиско бросился вдогонку, споткнулся о кота и наступил ему на хвост.
— Он вернется! — закричал мальчик срывающимся голосом, в котором звенели слезы. — Вернется домой! И к истинной вере тоже! Я знаю!
Альдонса перекрестилась.
— Вернется, вернется! — все повторял он, дергая комиссара за облачение.
Монах высвободился, взял на руки кота и пробормотал:
— А уж это… одному Богу известно.
Франсиско покричал, потопал ногами, а потом побежал на задний двор и укрылся в своем тайном зеленом гроте.
Нотариус Антонио Агиляр кладет на стол лист бумаги и обмакивает перо в чернила, а комиссар Мартин де Сальватьерра внимательно слушает. Брат Уруэнья, следуя священному долгу, слово в слово пересказывает тягостный разговор с врачом Франсиско Мальдонадо да Сильвой. Нет, наставить грешника на путь истинный он не сумел, зато теперь может во всех ужасающих подробностях передать инквизиторам то, что удалось узнать об этом закоснелом мятежнике.
24
Собака выла всю ночь. Это бы ничего, но тут еще и с персикового дерева вдруг осыпались все цветы. Быть беде, решила Альдонса. Дети попытались успокоить мать: подумаешь, просто соседского пса накануне лягнула лошадь.
— Быть беде, — повторяла Альдонса, разглядывая розовые лепестки, ковром устилавшие землю под ветвями, оголенными внезапным порывом весеннего ветра.
Франсиско подумал, что смерть отца — единственное несчастье, которое могут предвещать приметы. А Диего попросил маму вернуться в дом. Но та подняла на сына потемневший взгляд и ответила, что ее терзают ужасные предчувствия.
— Сынок, уезжай… Мне больно давать тебе такой совет, но беги из Кордовы куда глаза глядят.
Диего скривился:
— Бежать?
— Да, пока не поздно.
— Но зачем? Я не понимаю.
Мать потянула к юноше дрожащие руки и обняла его, как ребенка.
Диего подумал, что страдания учат многому — даже предвидеть будущее. Всей правды мама не знала, но тревожилась, видимо, не зря. Может, уехать на пару месяцев в Ла-Риоху, в предгорья далеких Анд?
Вдруг ни с того ни с сего явился брат Исидро. Альдонса всполошилась и спросила, не было ли и у него дурных предчувствий. Но монах сказал, что нет, он скучает по ним и пришел подбодрить.
А к вечеру пришел и брат Бартоломе, прижимая к шарообразному брюху шарообразного кота. Альдонса приняла гостя с обычным смирением. Через минуту толстые пальцы уже крошили пирог, а жадные губы отхлебывали горячий шоколад. Женщина поделилась с монахом своими страхами. Комиссар ответил, что собачьего воя он не слышал, а всякие суеверия, связанные с фруктовыми деревьями, его не интересуют. И пожелал побеседовать с Диего. Альдонса выронила поднос с остатками пирога.
— С Диего?
Франсиско, рисовавший на полу у ног комиссара очередную карту, вызвался сбегать за братом. Обошел задний двор и огород, расспросил слуг. Диего нигде не было видно. «Какое счастье», — подумал мальчик.
— А его нет, — сообщил мальчик комиссару.
Альдонса по своему обыкновению принялась теребить четки. Брат Исидро стиснул зубы, погладил распятие, висевшее на груди, и мысленно возблагодарил Бога.