— Теперь девицам следует привыкать к жизни в этих благословенных стенах.
На землю тихо опустилась ночь. В тесных кельях затеплились огоньки. В воздухе разливался теплый аромат ладана и цветущей жимолости.
— Можете проститься.
Исабель и Фелипа замерли между матерью и монашкой, между миром знакомым и миром неведомым. Они навсегда расставались с прошлым, которое, несмотря на все тяготы, было согрето любовью и озарено проблесками счастья. Прощай, детство, прощайте, девичьи мечты, где нет-нет да и мелькал прекрасный и благородный рыцарь. Впереди ждало смиренное служение Господу. Сестры с тоской окинули взглядом цветники в монастырском дворике, понимая, что теперь долгие, долгие годы только на них и будут смотреть. И будут сидеть на этой самой скамейке, вспоминая момент расставания. В полумраке тенями скользили послушницы. Скоро и они присоединятся к их безгласному сонму.
Альдонса протянула руки и нежно коснулась дочерей. Потом, то кашляя, то заливаясь слезами, крепко обняла обеих, стала гладить их спины, головы, плечи, повторяя сквозь всхлипывания: «Благослови вас Господь». Фелипа. отерев мокрые щеки, попросила у монахини позволения проститься и с братом. Та кивнула и повела их назад, в переднюю. Отодвинула скрипучую задвижку и отворила дверь. На пол легла полоска света от фонаря над входом. Франсиско сидел у стены на корточках, однако тут же распрямился, словно пружина, и так крепко обнял сестер, точно хотел прирасти к ним. Но девицы боязливо высвободились и отстранились. Никогда еще они не казались мальчику такими родными, никогда не думал он, что расставаться будет так тяжело. Неужели Исабель и Фелипа тоже уходят навсегда? Все члены их семьи отпадали один за другим, как отваливаются пальцы у прокаженного.
Домой Альдонса и Франсиско плелись нога за ногу. Мать бормотала «Аве Мария», а сын последними словами клял про себя жирного сукиного сына, который пустил прахом всю их жизнь. Чтоб он провалился вместе со своим мерзким котом. Опустевший дом показался ему совсем мертвым. В комнате мальчик улегся на циновку и стал смотреть в окно, пытаясь разгадать тайну звездного алфавита и прочесть книгу ночного неба. Допустим, немигающие светила — это гласные. Венера, например, — А, а Юпитер — Е. Тогда те, что мигают, — согласные. Нет, что-то слишком много согласных получается. «Так у меня ничего не выйдет». Древние мудрецы прозревали небеса насквозь, как живой организм. Звезды соединяются в созвездия, но и те в свою очередь соприкасаются, накладываются одно поверх другого. Как будто под прозрачной кожей залегают мышцы, под мышцами — кости, а в них — костный мозг. Небесная твердь не плоская, она уходит в глубину, и глубины тоже сияют. Так и тела состоят не только из оболочки, но и из внутренностей. «Может, следует читать небо, как папин трактат по анатомии»?
Франсиско до боли в глазах вглядывался в звездные дали с отчаянной надеждой найти ответ и обрести надежду. Он будет задавать светилам свои вопросы еще много ночей подряд. Много лет подряд.
30
Однажды зимним утром в дом Хуана Хосе Брисуэлы уже на правах собственника явился Эрнандо Торо-и-Наварра, энкомендеро, который выплатил монастырский взнос за Исабель и Фелипу. На новом хозяине были грязные сапоги, нелепо смотревшиеся в сочетании с шелковой сорочкой, синим бархатным жилетом и широкополой шляпой. Этот контраст выдавал в нем внезапно разбогатевшего крестьянина. Торо-и-Наварра не умел читать, но легко мог произвести в уме любое арифметическое действие, был человеком сильным и грубым, с упоением наказывал индейцев, но жалел больных.
Он обошел помещения и велел очистить их от старья. Стая слуг тут же разлетелась по комнатам и в мгновение ока перетащила немногие оставшиеся там сундуки, стулья, кровати и прочий скарб в глинобитную хибарку Луиса и Каталины. Торо-и-Наварра снова осмотрел свои новые владения и внезапно обнаружил женщину и мальчика, которые сидели на бревне под голыми виноградными лозами. Вскоре привезли его собственную мебель, казавшуюся роскошной по сравнению с барахлом, вынесенным на задворки.
Брату Бартоломе пришлось вмешаться и попросить энкомендеро позволить матери с сыном пожить на старом месте хотя бы до весны. Новоявленный богач отвел им угол в загроможденной каморке; чернокожая чета все равно больше не могла там оставаться и отправилась гнуть спину на бескрайних плантациях доминиканцев, пополнив легион тамошних рабов.
Из-за холода и дождей клетушку приходилось постоянно отапливать жаровнями, а белье сушить внутри. Альдонсе становилось все хуже. Франсиско по-прежнему трудился в монастыре и, прежде чем вернуться к матери, всегда ухитрялся спрятать под рубашкой то несколько фруктов, то ломоть хлеба, то кусочек сыра или какой-нибудь холодной снеди. Не то чтобы мальчик был таким уж ловким воришкой, просто, когда он таскал еду, монахи, работавшие на кухне, принимались усердно считать ворон.