Ну, а сестренка моя оставалась мне преданной и по смерти, как некогда при жизни, и я получала от нее немалое утешение во сне. Однажды она сказала мне: «К чему неумеренно скорбеть обо мне? Если бы ты могла иметь меня, какова я нынче, то охотно имела бы меня такой! О той, какой я была прежде, ты могла бы давно закончить печалиться». Другой раз я ее узрела опять и спросила, сказав: «Каким образом повелевает Господь наш?» Она же в ответ: «Как полновластный Властелин небес и земли». Я спросила: «Да может ли Он быть Властелином?» И она отвечала, полная желания и радости: «Конечно, воистину может!» Я поняла: она думает, что я вообще не могу сего уразуметь здесь, во времени, и продолжила: «Как, будучи Матерью милосердия, правит любезная наша Владычица?» Сестра отвечала: «Взгляни над собою». Тут я узрела отверстые небеса, и мне был показан трон подле Бога: сей был уготован для меня, и на нем никто не сидел. Сестрица явилась опять, и я спросила ее о человечестве возлюбленного нашего Господа. Она ответила: «Если Пресвятая Троица открывается, в Ней узревается просветленный Человек». Едва она сие изрекла, я ощутила такую силу и мощь, да еще с превеликою благодатью, что умоляла ее: «Если ты изречешь хотя бы единое слово, душа моя не сумеет остаться в теле моем». А вскоре после кончины ее мне было сообщено ею самой, что она взята на небо.
Item[644] я узрела ее в сиянии светлого образа, и она прорекла: «Бог желает присутствовать Сам при кончине твоей со Своими святыми, и я вкупе с Ним». Так я от нее получала столь обильное утешение, что не умею о том написать. Но у меня еще не была отнята скорбь по сестрице моей, ибо в ней имела я то, к чему устремлялась: то были мир, смиренье, любовь, неподдельная истина. Мы всегда жили друг с другом в мире, в единстве и не заботились о делах, привносящих нестроения в нашу обитель. Посему я помышляла о том, куда бы мне удалиться, дабы скрыться от целого мира.
Случилось же так, что в первый год [после смерти сестрицы] явились начальствующие над нами, чтобы поставить новую приорессу. Но мне такое всегда было не по душе. И вот однажды в пятницу ночью я была средь могил, а потом с немалой сладостью отправилась в хор. Благоухание окружало меня и прошло через самое сердце во все мои члены. И имя Иисуса Христа мне было дано с такой силой, что ни на что иное я не могла даже взирать, и было со мной, что я как бы предстою перед Ним[645]. Я обреталась в такой благодати, что не могла от нее уклониться. Тут вошла одна блаженная сестра, звали ее Адельхайд, ее дал мне Бог после моей покойной сестрицы, и она хотела молиться. Я бросилась ей навстречу, подавая ей знаки, поскольку не говорила в тот день[, и вопрошая ими ее], не чувствует ли она какого-нибудь благоухания. А она не смогла сего уразуметь. Я ужаснулась, поняв, что она ничего не ощущает, и ушла прочь от нее, ничего ей не говоря до того дня, когда снова начала говорить. Благоухание я чувствовала в хоре вплоть до третьего дня. Ну, а на то, что случилось в обители, обратила я так мало внимания, словно то произошло в каком-нибудь другом монастыре. И пребывала в печали по сестрице моей.
После этого, в день святого Нарцисса[646], Бог послал к нам в обитель Своего подлинного друга[647] и меня просили подойти к нему. Сие я сделала неохотно, ибо ни к кому вообще не ходила и ни с кем не общалась. Однако, подойдя к нему, выслушала с немалой охотой его истинное наставление. Говорила с ним мало, а с прочими не говорила подавно. Причиной был страх, что я не имею к Богу столь великой любви, как то следует из моих слов. И мне казалось, что другие имеют больше стремления и любви к Нему. Ибо, по правде сказать, я сознаю себя человеком, недостойным благодати и никаких Божьих даров. Умудренный и опытный служитель обратился в благодати Божьей ко мне: «Отдайте мне сестрицу свою». А я ему отвечала: «Хотите ли иметь душу в придачу?» Он отвечал: «К чему мне плоть без души?» Я обрела от его слов благодать. Кончина сестрицы моей перестала быть для меня впредь такою же непереносимой, какой была раньше.
Потом, в праздник Владычицы нашей на Сретение[648] — со дня кончины сестрицы моей прошел ровно год, — охватила меня невыносимая боль в голове и в зубах. Она была столь велика, что я не могла склонить головы на протяжении шести недель, и столь тяжела, что мне казалось, что лучше терпеть каждый день напролет смертные муки. К тому же я была всеми покинута, никого не имела, кто бы сделал для меня что-нибудь ради Бога. Особенно по ночам подле меня не было никого. Я ведь других беспокою не особо охотно. И тогда-то я посадила себя в комнатку к Господу нашему, Иисусу Христу, куда Его, предварительно схватив, отвели.
645
647
648