Сие случилось в то время, когда я не вела речи [в открытую], но охотно послала бы за Божьим другом, его же мне даровала божественная благодать, ибо я начала понимать, что речь не останется сокрытой во мне. Пришла суббота, я стояла в хоре и собиралась читать заутреню возлюбленной нашей Владычице. Но вот во мне снова явилась речь с сильной благодатью. Пришлось уйти с заутрени, и я отправилась, громко говоря, за алтарь. Одна сестра, которая заботилась обо мне и стала моей близкой подругой, пошла вслед за мной. Она вывела меня из хора и прочитала вместе со мною заутреню. Затем я снова вернулась в хор и захотела начать мой Paternoster. Тут ко мне явилась сладчайшая благодать, и сердце мое разразилось мощною и громкою речью. Я настойчиво твердила всё снова и снова, что Господь Иисус Христос — мой единственный Возлюбленный. В этом виде меня отвели в постель. Речь с такой силой исторгалась из меня весь день и целую ночь, что меня можно было услышать за пределами кельи, в крестовом ходе[674]. Временами она утихала, и я могла разговаривать с людьми. Но благодать, и легкость, и радость, и сладость, и божественное наслаждение ни разу не покидали меня.
В пятницу мне было сообщено внутренним образом, что в среду я должна помереть. Сие премного меня удивило. Да и как такому случиться, если я не обретала в себе естественной хвори, кроме той, что я очень ослабла после того, как у меня случилась сильная благодать вкупе с речью? Тогда-то меня навестил подлинный, Богом мне ниспосланный друг нашего Господа и узрел милостивые дела Божьи на мне. И ему, как испытанному врачевателю, что был мне послан от Бога, я открыла всё, что случилось со мной. Это было во вторник. Ночь провела я спокойно, не чувствовала в себе ничего, кроме милостивой благодати Божьей со многою радостью. Когда забрезжило утро среды, всё было так же. Но едва оно миновало, ко мне явилась речь с немалою силой, а в речи глубокая скорбь, и мои стенания слышались за пределами кельи. Божественная благодать и сладость у меня, впрочем, не были отняты. Меня соборовали. Мне, да и всем бывшим со мною казалось, что для освященного масла наступило самое время, ибо мы думали, что я в смертельной агонии. Со мною было, что я, если на меня посмотреть со стороны, как бы мертва во всех моих членах, но внутри у меня ощущалась божественная благодать и сладостность. Я имела крепкое упование и большое доверие к Богу, но тем не менее все-таки ощущала человеческий страх перед смертью. Я не надеялась жить и только ждала, чтобы милосердный Бог принял мою душу. Продолжая лежать, я чувствовала, что сладостная благодать Божия, сущая внутри у меня, разделяется по внешним членам тела, но вдруг начала себя сознавать и пришла снова в себя с великой благодатию Божьей.
Меж тем подлинный друг нашего Господа, да и весь мой конвент пребывали в немалой печали. Теперь же они радовались за меня, ибо выказали сугубое усердие ради меня перед Богом как пением, так и чтением. [Однако] случилось, что после этого, в пятницу, я опять-таки впала в сильную скорбь по причине великих болей, но и сие было опять-таки отнято у меня сильной божественной радостью. Мне было позволено крепко-накрепко уразуметь, что Господь наш исполняет на всех Своих друзьях то, что изрек Своим ученикам: «Tristitia vestra vertetur etc.»[675][676].
Приступы речи повторялись почти до Пасхи. Я не могла читать моих Paternoster. Когда собиралась читать их либо другие молитвы, где имелись призывы и пожелания, то у меня снова начиналась речь из-за могучей Божией благодати, каковой я не умела противиться. В это же время имя Иисуса Христа столь глубоко запечатлелось во мне, что с тех пор для меня стала приятна и желанна только та молитва, где имелось имя «Иисус Христос» и где упоминались возлюбленные деяния нашего любезного Господа. Тогда же мне было дано уразуметь, что телесный сон мне более не приличествует, а телесная пища меня больше не укрепляет. Как бы мало телесной пищи я ни принимала, она омрачала и обременяла меня. Я заметила в себе, что если съедала что-то особое, что было приятно для тела, то получала особую хворь. А потом меня охватывало великое сожаление из-за того, что я сделала.
Во всё время поста я ни разу не побывала из-за громкой речи на мессе. Речь приходила — особенно тогда, когда я видела то место, где она мне [обыкновенно] сообщалась Богом, и когда слышала, как поют либо читают имя Иисуса Христа. Ну, а если она приходила или приходит, то у меня самой по себе нет сил говорить что-то другое, кроме того, что из меня глаголет мощная благодать нашего Господа в сладостной радости. А что меж тем при мне произносят или что со мной делают, того я не могу ни принять моим сердцем, ни охватить моим разумением, но умею говорить только то, что мне дается. Также не могу прекратить своей речи, пока не будет божественной воли на то. Что это такое, ведает лишь пречистая истина Господь мой Иисус Христос. Мне крепко-накрепко заповедано Богом: «Это Я Сам, Я сие совершаю в тебе» — и обещано сотворить много благого. В это самое время Бог столь несомненно и явно присутствует как в душе, так и в сердце и столь ощутим во всей силе, с какой действует в небе и на земле, словно я сие вижу моими телесными очами, насколько такое возможно для человека. И в это время я обретаюсь в великой радости.
674