В день нашей Владычицы[677] я отправилась на мессу. Едва воспели «Rorate celi etc.»[678][679], я стяжала особую и великую благодать. Опять пришла речь, и она продолжалась всю мессу. А вскоре после того я уже могла творить мои Paternoster. Они стали даже удлиняться, да и мое желание умножалось. Пред Страстною седмицей на меня навалился ужас, по причине скорбей, какие я претерпела в прошлом году на этой неделе. Нынче же Бог даровал мне в Своем милосердии, чтобы сию седмицу я провела с обильной благодатью и сладостью. И особенно в четверток и пяток имела я изрядную благодать при чтении моих Paternoster, а еще — когда слышала о деяниях любви нашего Господа.
В канун Пасхи явился друг Божий, благодаря которому во мне неизменно умножалась благодать нашего Господа. Поэтому праздник я провела со многой и многой благодатью и сладостностью, особо понедельник по Пасхе. После Пасхи я снова начала мои Paternoster. Они стали у меня мощней и длинней, прежде всего, распространились все прошения мои. Меня охватило немалое желание — вместе со святым Фомой вложить перст в отворенное сердце Господа моего Иисуса Христа;[680] протиснуться в сердце, испить из него, поразиться скорбью Его — да так сильно, как того не испытал ни один из друзей Его, — упокоиться с любезным господином моим святым Иоанном на возлюбленном сердце Иисуса Христа[681] и пить, пить из него.
В это же время мне было во благодати со властью сказано и внушено, что Богу угодно увлечь меня к херувимам да серафимам. С тех пор я никогда не слышала, чтобы называли их имена, а мне при том не испытывать сугубой радости, а также сладостного блаженства и утешения.
На протяжении всего года речь повторялась весьма часто — и чаще всего, когда после заутрени я была одна в хоре. Тогда я испытывала человеческий страх, а в страхе являлась и речь. В речи весь страх проходил. Пока речь продолжалась, бояться я не могла, сколько бы ни продолжалось сие. В то время со мною также часто случалось, и нередко случается ныне, что по ночам меня уловляла столь могучая благодать Бога, что у меня не оставалось никаких внешних сил, да и себя я едва помнила. Внутри же ощущала я великую сладость, несказанную благодать и подлинное присутствие Бога в душе, которое запечатлевается во мне Его сладостным именем «Иисус Христос»[682]. Я столь часто повторяла его, что бывшие подле меня и считавшие утверждали, что я иногда произносила «Иисус Христос» больше тысячи раз. И у меня не было сил перестать, пока на то не было соизволения Божия. Когда сие начинается, я испытываю величайшую легкость и мне даже кажется, что я отложила от себя свое собственное тело и приобщилась той легкости[683], что наступает по окончании сей жизни. Со стороны во мне наблюдаются сильные телесные боли, и находящиеся подле меня полагают, что я собираюсь расстаться с сим миром; я же не могу почувствовать боли из-за непомерной сладостности, благодати и прочих радостей, какие обретаю внутри. Не зная, что думать, я порой помышляю о том, что Бог, может статься, хочет меня вызволить из этого мира. То была бы, по мне, самая желанная смерть, какую я могла бы себе пожелать.
Чистой истиной, Иисусом Христом мне любезно обещано даровать то, чего никогда не видело ни единое око, не слышало ни единое ухо и что не всходило на сердце ни единому человеку[684]. В это время мне было также даровано всюду ходить с великою радостью, куда бы ни надлежало пойти ради Бога. Особую радость я имела при мысли о том, что делаю это только ради возлюбленного моего Иисуса Христа. Особенно когда ходила к столу — ходила с великой радостью, божественным весельем к общей трапезе моего конвента, ибо в монашеской пище я нахожу самый изысканный вкус и изрядную сладость. Мне кажется, что на земле не найти ничего вкуснее ее. Я желаю, чтобы так думали все сестры. Если они жалуются, что пища якобы не хороша или кому-то ее не хватило, то я подобного никогда не испытывала. Сугубое наслаждение испытываю я от елея, потому как мне от него становится лучше[685]. Елей мне больше пристал, и я получаю от него божественное наслаждение, большее, чем от чего-то другого.
677
680
681
682
683
684
685