Как-то раз мне принесли такое распятие. Из-за него мне стало так скверно и такая боль пронзила мне сердце, что целый день напролет я не могла ничего делать и ничего не могла съесть. Но едва поутру я принялась за мой Paternoster, мне стало радостно, и радость была смешана со сладостной благодатью. Меня охватило любовное томление[706] по [вчерашнему] образу — прижать его к себе и сделать с ним всё что захочется. За это я охотно отдала бы всю жизнь!.. Вот как завершается радостью печаль возлюбленного Господа моего Иисуса Христа, как Он сие исполнил на мне, Своей недостойной служительнице[707].
В том же году нежно мною любимый Иисус Христос подал мне еще много того, в чем обретается сладостное блаженство и о чем Он знает один. Мне часто давалось, что, когда я начинала мой Paternoster, сердце мое уловлялось неведомой мне благодатью, и я не знала, как она явится вовне. Иногда мне давалось, что я не могла молиться и оставалась сидеть в наслаждении божественной радостью от заутрени до первого часа; а то посылалось, что из благодати являлась речь, как о том записано выше. Временами я подымалась и не касалась земли; а изредка подавалось, что я сидела в чудной радости божественного наслаждения и не могла помолиться, могла, однако, размышлять о Боге и говорить что желала. При этом мне было весьма хорошо. Знает, наверное, Тот, из Кого струится всякая благодать, что это за дары благодати[708], но моему человеческому разумению они неизвестны.
Господу моему Иисусу Христу ведомо, что во всей моей жизни я жажду возлюбленной Божией воли. Что из даров Он мне подает, то я охотно беру и неизменно хочу умереть от любовной тоски по Нему. Временами меня одолевает столь сильная любовь и ревность по Богу, что я не могу даже поверить, чтобы Он мог быть так же мил какому-нибудь другому человеку, как мне, исключая разве что любезную нашу Владычицу и Его возлюбленного ученика святого Иоанна, а равно всех тех, кого я справедливости ради должна исключить. А еще моему Господу ведомо, мне тогда посылалось вот что: если я слышала, что страсти нашего Господа упоминаются всуе, то чувствовала горькую скорбь, помышляя в себе, что мы недостойны упоминать о них даже с подлинным благоговением. В противоположность сему мне было дано (и это продолжается даже доныне): если я слышала, что произносится имя Христово, то чувствовала, куда бы ни шла, величайшую радость и желала блаженства тому, от кого его слышала. Мне приходило в голову, что если бы я не была довольна своей жизнью в обители, то должна была бы быть счастливой уже потому, что столь часто в ней слышу, как упоминается имя Иисусово.
После этого, следующим постом, мне было даровано, что если я слышала в проповеди либо при чтении о священных страстях Господа моего или же [слышала,] что их еще как-нибудь поминают, то сие с такой силой стреляло мне в самое сердце, а затем разделялось по всем моим членам, что я, оказавшись уловленной и повязанной как изнутри, так извне, не могла шевельнуться. И это продолжалось порой по полдня. Тогда я не могу вымолвить ни единого слова, и не могу вынести, если до меня кто-то дотрагивается, и охотно остаюсь одна.
Item в то время мне было дано одной ночью, что я на себе увидала пять знаков любви, на ладонях, на стопах и на сердце[709], и стяжала величайшую благодать, когда помышляла о них.
Item после сего я узрела чистейшее, пресветлое тело некоего мужа. Сие лежало передо мной обнаженным. Я сподобилась весьма изобильной благодати и сладости от этого тела, ибо оно сверкало светло и ярко. Мне было наитие, что мы должны его целиком потребить, и появилась немалая надежда на то, что его расчленят и съедят. Сестрица же моя изрекла: «Се грядет тот, кто разделит его», а потом мне было указано, что сие есть нежнейшее тело Господа нашего, ибо вскоре после того мы приняли нашего Господа.
Когда тем же постом вновь воспели гимн «Vexilla regis etc.», то я опять не могла его слышать, и даже в большей мере, нежели прежде. Я долго сидела, соблюдая молчание[710], как писала прежде о нем. Оно неотступно продолжалось недели. Из-за него я тяжело заболела, так что слегла в постель. Я лежала в светелке, где могла слышать пение, чтение, да и всё, что делалось в хоре. Когда настало Пальмовое воскресенье[711], я слышала, как конвент поет во время процессии. После этого ко мне пришло молчание, ставшее [уже] обычным, и оно продолжалось, пока во время мессы вычитывали пассион[712]. Мое сердце и все мои члены пронзила величайшая скорбь и самая острая боль от страдания, происходившего у меня на глазах. Она так скрутила меня, что меня пришлось держать. Потом я разразилась криками, причем голос мой был печальным и плачущим, и изрекала слова: «Увы, увы! Господи мой Иисусе Христе! Увы, увы! Мой сердечно любимый Иисусе Христе!» — и не могла оставить сей речи, пока того не захотел Бог. Что я испытывала — какую любовь, какое стремление и какое томление — в сострадании Господу, сущему передо мной, того я не могу описать. Моя жалоба, исполненная скорби и боли, длилась вплоть до тихой мессы[713]. А после этого я сделалась совершенно разбитой, пролежала целый день до вечерни и ничего не вкушала; всю неделю напролет изнемогала в болезни от скорби и от желания, каковое испытывала к нашему Господу, как и от снедавшего меня томления по Его священному телу. Не в силах дождаться Дня отпущения[714], я приняла Его уже в среду.
706
707
708
709
710
711
712
713
В средние века довольно обычным было служение мессы не торжественно с произнесением части текстов нараспев, перемежающимся песнопениями хора, а тихо, когда священник произносил все тексты вполголоса (это могло «покрываться» исполнением каких-нибудь песнопений или игрой на органе). Это и есть читан(н)ая месса (Missa lecta). Евхаристический канон — главная часть мессы, когда происходит освящение Даров (пресуществление). Основная часть Евхаристического канона в средние века читалась неслышно, вполголоса — притом на любой мессе, будь то читанная или торжественная (на торжественной мессе в это время звучали некоторые положенные для этого промежутка песнопения, которые перекрывали по силе звука чтение соответствующих разделов Евхаристического канона).
В гл. 1 кн. III «Муравейника» И. Нидер передает два кратких рассказа о женщинах, прилюдно симулировавших экстатический транс. Приводим второй из них:
Доводилось мне слышать от священной памяти отца Конрада, первого реформатора нашего Ордена, славнейшего проповедника в целой Германии, что некая жена, пользующаяся великой известностью в народе, начинала при слушании святой проповеди кричать перед всеми собравшимися как бы в восторге (quasi in jubilo). Впоследствии она тайно призналась ему, что делала сие не по причине благодатного жара, но только из суетной славы.
Сам факт симуляции определенным образом указывает на наличие воспроизводимых аферисткой образцов, индивидуальных экстазов во время общественных богослужений: возношения даров, проповеди и причащения.
714