В пасхальную седмицу, в четверг, ко мне при вечерней молитве вернулось молчание, о котором я уже много писала. В нем я осталась вплоть до первого часа. Оно увеличивалось во мне от недели к неделе и наступало всё раньше и раньше. К Троице оно удлинилось, да так, что я начинала молчать уже с полудня в четверг и оставалась в нем целую пятницу. В четверг я вкушала пищу лишь утром, а не вечером, на ночь, оставаясь весь день без всякой телесной еды.
После этого накануне праздника святого Лаврентия[722], выпавшего на четверг, молчание повторилось опять. С тех пор стало оно разрастаться до дня святого Михаила[723]. А затем и среда была мне отдана для молчания, так что я оставалась в молчании с вечера вторника и до середины дня в пятницу. В течение этого времени я не владела собой, не принимала ни телесной пищи, ни пития. Через горло мое не просочилось бы даже капли воды. Впрочем, в себе я не ощущала нехватки ни еды, ни питья и не помышляла о них.
А еще я остаюсь охотно одна. Меня раздражает, если я слышу о каких-нибудь внешних делах. И я не могу терпеть, если меня кто-то касается, до головы ли, до рук или ног. Самая большая радость моя — пребывать в крепких узилищах, коими меня никто не связывал и в каковые никто не улавливал, разве что мой Господь и мой Бог Иисус Христос. Ведь в узах мне открывается Господом, что в истинной любви Он изнывает по мне и хочет исполнить иные из моих пожеланий. Когда ко мне подступает молчание, то оно изредка начинается с радости, но завершается плачем. А то приходит в печали, но завершается радостью. Время для меня проходит недолго. То бывает сладостная благодать присутствием Божьим[724], то радости не бывает, и я остаюсь скованной как внутренне, так и внешне. Тогда я оказываю Богу добровольное послушание, а на память мне властно приходят такие слова: «Живу ли я — живу я для Господа, умираю ли — для Господа умираю»[725]. Так дается мне пострадать безо всякой отрады, как и Он перенес всё страдание Свое безо всякой отрады. Сладостной радости я удостаиваюсь [при мысли о том,] что мне надлежит пострадать в страдании и со страданием Господа моего. Вот так на мне укреплялись милосердные и сладостные оковы со вторника до полудня пятницы.
В эти дни я зачастую сильно страдала и ночью, и днем. Меня донимали ужасные боли, мне порою казалось, что я бы скончалась от них, если бы было на то произволение Божье. Но Господь мой Иисус Христос нелжив, милостив, благ, исполнен всяческой благодати и от нее милостиво дарует мне. Он послал мне могучую благодать в лице Своего любезного друга, он же есть верный служитель Истины[726]. Сей явился ко мне, узрел меня лежащей в оковах и весьма удивился, что я лежу без всякой человеческой пищи. Он охотно устроил бы всё по-другому. Но мне было так дано Богом.
Будучи неложным другом, помышлял он о том, чтобы дать мне нашего Господа, если я смогу Его воспринять. Но я испугалась, ибо мои уста и зубы были крепко закрыты: у меня не было сил отворить уста и разжать зубы. Но слова его я приняла с немалой радостью и с доверием Божиим. И подумала: «А не попытаться ли мне?» Был день Всех святых[727]. Он читал мессу. Благодаря благости Божией и святой мессе случилось у меня облегчение. Не иначе как сладостной благодатью, в ней же я была приготовлена к священному таинству. Самой Истине известно, что в случившемся я не без удивления опознала Его божественную силу. По окончании мессы друг Божий дал мне нашего Господа, и я приняла Его столь же легко, как делала это когда-то, хотя из чаши не могла уже пить с тою же легкостью.
722
724
726