Затем, в праздник Всех душ[728] — то была пятница, — я, к вящей радости, пришла снова в себя и отправилась в хор вместе с ним. Он читал мессу и снова подал мне нашего Господа. А в воскресенье друг Божий простился со мной, и крепкие оковы нашего Господа стали на мне [опять] укрепляться, как, впрочем, и скорбь. И лежала я, скованная оковами, как о том написано выше, с полудня понедельника до полудня пятницы. Сие продолжалось со мной до дня святого Николая[729], пришедшегося на четверг. После заутрени, когда стало светать, я ощутила мощное освобождение от всех оков, каковыми была связана в великой и доселе неведомой скорби. В меня проникла сладчайшая божественная благодать с Его подлинной сладостью. И мне было даровано сладостное имя Иисуса Христа с немалою радостью, и в ней я возвратилась в себя. Я отправилась в хор к первому часу и приняла нашего Господа, а целый конвент тем временем пел «Те Deum laudamus»[730][731] по причине подлинной радости о том, что Бог им меня возвратил.
С этих-то пор я принимала нашего Господа всякую неделю по разу. И сие, несомненно, ведомо истине моей Иисусу Христу, что Он по Своей благости мне, самой недостойной из всех, позволяет принимать Его в сокровенном ликовании души, в подлинной и сладостной благодати. Иногда одолевает меня, поскольку я часто Его принимаю, немалый испуг из-за Его величия и моего недостоинства. И тогда я жажду от Него в день [таинства] умножения благодати как неложного знамения, что на то есть Его воля. И в этом, в Своей благостыне, Он не отказывал мне. А иногда, когда я принимала тело Его, Он мне сообщал, что [также] принимает меня[732]. И это при том, что в устах моих Он был самым сладостным, — в такой мере сладок, что я не умею о том написать, ибо не чувствовала вещества [гостии]. Когда я принимаю нашего Господа, то не выбираю себе никаких определенных молитв и никаких пожеланий либо прошений за исключением тех, что мне сообщаются в это самое время. И Он мне чудесным образом подает Своей благодатью, как мне просить и как мне молиться. Господу моему Иисусу Христу, несомненно, известно, что меня во всякое время одолевает сокровенное стремление к священному таинству — чтобы его принимать вместе со всеми, кто, как вижу, его принимает. Меня влечет ко всему, что я могу исполнить в христианской любви. Мое обыкновение — в том, чтобы принимать его всякое воскресенье. Как-то раз я была этого лишена. И тогда меня посетила величайшая скорбь со множеством слез, и плач продолжался весь день. Когда ночью я собиралась ложиться, скорбь настолько усилилась, что мне невольно подумалось: «Я ни за что не переживу сию ночь без нашего Господа». В понедельник, явившись к заутрене в хор, я узнала, что будет священник. И ко мне пришла величайшая радость, которую нельзя описать.
Еще мне дается вот что нашим возлюбленным Господом. Если я хочу принять Его, мне внутренне посылается, покуда не явился священник, благодать с той радостью и тою же жаждой, словно я Его уже принимаю. В этот день мне бывает особо отвратительна всякая телесная трапеза. Да я на нее и не обращаю внимания. Целый день я охотно бываю одна и не желаю ни с кем иметь каких-либо дел. Когда я услышала о горестном положении христианства и мне стало известно, что хотят карать тех, кто стал бы принимать нашего Господа[733], то я пожелала питаться в честь Его до самой кончины лишь водою и хлебом. Это было бы для меня сокровеннейшим удовольствием.
Item, когда я лежу, уловленная и скованная молчанием, а в пятницу снова возвращаюсь в себя, то чувствую все свои человеческие силы в такой мере иссякшими, что помышляю в себе: все люди, живи они хоть совершеннейшей жизнью, не смогут мне посодействовать в том, чтобы мое желание было исполнено до конца — да истощу все мои силы в страдании Господа моего, как и Он все Свои истощил, когда страдал с четверга до субботы. И мне в подлинной радости нередко сообщается Господом нашим: Он стремится сие исполнить со мной в подлинной любви.
728
731
732
733