Item. Последующие посты я начинала с намерением каждый день отмечать Страстную пятницу прошениями и воссозданием в памяти всей Его святой жизни. Все дни напролет у меня была радость и присутствие божественной благодати, словно это в действительности и был тот самый день. Я так поступала из-за того, что никак не могла отметить Страстную пятницу, ибо Господу моему, несомненно, известно, что установления христианства я чту и люблю. В воскресенье мною опять-таки овладевало скованное молчание, с обновленной и особенной силой. В прочее время воскресенья у меня проходили легко.
Случилось также, что многие из наших сестер задумали принять вкупе со мной нашего Господа, и было сие в воскресенье. А я была крепко-накрепко скована молчанием. Когда пришло время и они, как думалось мне, Его принимали, мной овладела томительная тоска по телу нашего Господа, ибо и я Его захотела принять. Но тут явилась подмога моя, Иисус Христос, и подал мне освобождающее, радостное облегчение, и я не чувствовала ничего, кроме Его сладостной благодати. Весело поднявшись, я отправилась в хор. Когда пришла, сестры уже Его приняли, но капеллан находился всё еще в хоре и дал мне нашего Господа. Едва я Его приняла, молчание вернулось ко мне с прежнею силой.
Во всё время поста я оставалась связанной и уловленной подлинной благостью Божией. Когда до Пасхи оставалось четырнадцать дней, я снова слегла и провела все дни точно так же, как два предыдущих поста, о которых писала прежде: с речью, связанным молчанием и криками. Я не могла молиться и читать дневные часы [последних] трех дней. Однако на последней неделе во вторник молитва ко мне возвратилась. Я могла молиться, как только хотела. После Пасхи я сильно болела, а в пятницу после нее опять явилось молчание. Оно меня столь крепко сковало, что продолжалось в субботу. Всю неделю на Троицу мне, со сладостной благодатью нашего Господа, было совсем хорошо. После нее молчание вновь укрепилось, и я нередко имела его по целым неделям, исключая разве что воскресенья. Но обычно я имела его по пятницам и субботам. В octava assumptione[749] Владычицы нашей[750] мне стало опять хорошо, я чувствовала великую благодать и сладостность.
В это самое время как-то раз в воскресенье я пожелала принять нашего Господа. Когда задумала начать мои Paternoster, не смогла их читать. И мне явилась речь с самой сильной благодатью. Сестры собрались было навестить меня. Я же затворилась, как обычно делаю это. Но сестры отворили замок и вошли ко мне. Едва речь миновала, пришел капеллан. Он принес мне нашего Господа, дабы я приняла Его, сидя в стуле, и я Его приняла с немалою благодатью.
А еще в этот год мне было даровано вот что. Если мне хотелось сказать и выучить что-нибудь, где имелось упоминание о делах любви нашего Господа, даже если я не успела об этом изречь ни единого слова, то всё мое сердце охватывалось столь сильною болью, что я была вынуждена нагибаться на него, не будучи долгое время в силах ничего вымолвить. И сие случается со мной довольно часто. И вот что еще: если я говорю что-нибудь о Господе нашем, то внутри так затрагиваюсь благодатию Божьей, что мне приходится умолкать, и я не могу проронить ни единого слова. Господу моему, несомненно, известно, что для меня невыносимо выслушивать и произносить какие-то речи и что если я позволю увлечь себя празднословием, то испытаю потом недовольство и немалое сожаление.
В этом же году мой любезный Господь послал мне Своего возлюбленного друга вместе с великой, мощной радостью и особенно обильной благодатью. Ее я испытывала, когда он давал мне священное тело нашего Господа. Он давал мне Его дважды, когда я пребывала в связанном молчании. Своей сладостной благодатью Бог изнутри меня приуготовил к тому, чтобы я приняла Его безо всяких помех и в божественной радости. Дав мне нашего Господа на святого Дионисия[751], друг простился со мной. В этот день я восприняла особо великую благодать. А когда возвратилась в себя, он уходил. Я же пожелала ему, чтобы Бог никогда не разлучался с его душой и его сердцем.
750
751