Item еще же мне захотелось узнать что-нибудь о степенях [совершенства] святых и об их достоинстве. И сказал Иисус Христос, любезный Младенец: «Иоанн Креститель и Мой возлюбленный Иоанн, сии предо Мной в равной степени [совершенства]». Потом я хотела узнать, в самом ли деле святая Мария Магдалина и святой Петр[811] стяжали ту же награду, что девы. Он отвечал: «Да, ибо великая любовь их к этому привела», и поведал мне также о многих святых, в сколь великом достоинстве и совершенстве обретаются оные. Но особо меня интересовал святой Бернард, поскольку он пишет о созерцании Бога душой после сей жизни, по оставлении сей юдоли печалей[812]. Младенец ответил: «Что написал Бернард, то он написал в подлинной любви, будучи восхищен в Меня в столь великом и сладком веселье, что полагал, что всем людям в той же самой истине доступно для разумения то, что с ним приключилось, ибо Я и есть та чистая Истина, которая через него писала и говорила».
Item мне хотелось узнать о чистой сущности Божией и о деяниях Бога вовне во всяких творениях[813], а равно порядке, заведенном на небе. Но нежный младенец Иисус Христос мне благостно отвечал и поведал с сугубою благодатью: «Как может твое сердце принять, чего не может объять ни единое сердце и о чем не умеет поведать ни единый язык?»
Item у меня явилось страстное желание, чтобы Он побеседовал со мной человеческими и плотскими словесами. И тогда мне было в ответ: «Разве не слаще и не очевиднее то, что у тебя на сердце или в душе и что ты уразумеваешь в истине, нежели то, что говорят тебе на ухо?» Иногда я Ему говорила: «Возлюбленное Чадо мое Иисусе, даруешь ли мне завтра что-либо благое?» А Он отвечает: «Дам тебе особую благодать». И сего моя истина Иисус Христос никогда не нарушает; особенно сие со мною случается, если я собираюсь принять нашего Господа.
Со мной в этом году, когда я хотела принять нашего Господа, дважды происходило вот что. Едва я приходила к заутрене в хор и хотела читать мои Paternoster, у меня начиналась речь, о которой я многократно писала, причем с самой обильной благодатью и сладостью. Речь продолжалась долго, и мне должны были принести нашего Господа в светелку, где я обыкновенно молюсь. В ней я просидела до первого часа, не в силах о чем-либо молиться или что-либо делать. Но великая благодать и сладость у меня оставалась, как это со мною неизменно случается благодаря благости Божьей, когда мне сообщается речь.
Но особенно сильная благодать была мне дарована в день святого Августина[814]. Ко мне опять пришла речь, я же приняла нашего Господа. Великий благодатный дар, сообщаемый мне, заключался в том, что с тех самых пор я вовсе не чувствую в таинстве материи хлеба, но ощущаю лишь великую сладость и восхитительный вкус, с которым Он проникает мне в сердце и душу. Обнаженную истину, в которой Он нам сообщил Свою священную кровь и плоть, я восприняла таким образом, словно кровь и плоть присутствует предо мною, как будто я ее вижу телесно и вкушаю ее и пью ее совсем так, как нас наставляет тому святая христианская вера. Так она для меня вожделенней и гораздо желанней, нежели в материи хлеба, поскольку дарует мне могучую силу в истинно христианской вере. Я люблю принимать нашего Господа вместе с моим конвентом, ибо тогда я постоянно испытываю особую благодать[815].
А еще я не могу видеть, как какой-нибудь человек принимает нашего Господа, без того чтобы пожелать принять Его с ним. И когда я вижу какого-нибудь человека в болезни или другой какой-то печали, хочется мне, чтобы он принял нашего Господа, ибо кажется мне, что так ему будет подана помощь во всяких делах. Если я вижу, что какой-нибудь человек пребывает в тяжкой болезни, скорби, бесчестии, то хочу сама сие испытать в совершенной любви и Богу во славу. Мне кажется, что нет ничего настолько тяжелого, чтобы я не могла сего вытерпеть ради того, чтобы Он меня возлюбил. И у меня на глазах никогда не умирал ни один человек, чтобы я не захотела отправиться с ним в вечную радость. Мне было дано, что однажды я видела некоего человека лежащим на смертном одре и смогла помолиться о нем, сколько ни пыталась, только после того, как он исповедался. Одна из наших сестер призывала меня к тому, чтобы я помянула нашего основателя — его годовщину как раз отмечали[816] — и попросила Бога о нем. Я стала молиться со сладостной радостью, в которой мне было открыто, что Бог охотно слышит мои молитвы о нем, и молилась о нем весь год напролет с совершенным усердием, как только могла перед Богом при недостойном моем житии. В день святого Андрея[817] он в огромной радости был взят у меня. А какова бывает та радость, когда у меня берется душа, я не могу выразить словом, потому что радость сия мне сообщает несомненное познание сладкого упоения радостью вечной, а также могучий путь обнаженной, чистой истины. Души у меня принимаются в великие праздники либо в дни тех святых, которые им были особенно дороги. Временами мне также даруется, что за человека, прозябающего во грехах и пороках, к которому охотно бы проявила милосердие и снисходительность, я не могу помолиться, кроме как произнести такие слова: «Господи, помилуй всех грешников». Ну, а что за этим последует, я оставляю чистой истине Иисусу Христу.
811
812
813
815
816