Item: «Я — Супруг души твоей, и Крепость сердца твоего, и верный Помощник во всей твоей жизни, и милосердный Податель тебе всей Моей сладостной благодати», как я о том писала и раньше[832]. Сие продолжалось со мной вплоть до ночи на четверг перед Адвентом. Впоследствии меня это оставило вовсе с великой отрадой и со сладостной благодатью, как обычно бывает со мной всякий Адвент по благости Божией.
Item всё, что я написала, так явно предстало передо мной, словно кто-нибудь хотел сие написать от меня и из меня, и сие с такою же внутренней благодатью, как было в то время, когда мне это давалось, да с таким обилием чувств и слов, что я едва успевала записывать одно за другим[833].
Item после этого, в Адвент, мне была благодать, как и в любой другой Адвент, так что я могла послужить Богу на всяком месте со всяким весельем и всякой радостью. Я получала особенную благодать от всего, что бы ни делала, и великую легкость тела, так что каждую ночь укладывалась в подлинном ликовании Божием, чтобы потом в подлинном ликовании подниматься — в сладостном наслаждении от того, что мне предстояло послужить Богу. Я вычитывала в истинно сладостной благодати мои Paternoster, как и другие службы нашему Господу. Также во все дни Адвента я ходила к одной страждущей, болящей сестре, словно навещая нашего любезного Господа. Это у меня в помыслах и намерениях, когда я хожу к какому-нибудь доброму человеку, получаю от сего немалую благодать в сердце и беседую с ним. Если я вижу его в великом страдании, то во мне подымается великая радость, ибо в этом вижу приготовление к вечному блаженству, а также то, что он приближается к вечной жизни. И тогда я охотно посылаю ему то, что у меня есть, или то, чего хочется мне, чтобы он поел, посылаю в любви с пожеланием ему исцелиться душою и телом.
Item в святой день Рождества перед заутреней, мне в сердце, когда я лежала в постели, вошла весьма великая благодать. И в ней мне было открыто, что настал час, когда родился наш Господь, как мне сообщалось и раньше в это самое время. Едва зазвонили к заутрене, я поднялась в сугубой благодати и сладостной радости и пожелала от всего сердца, чтобы ко мне пришла речь, каковой я могла бы пожелать моему конвенту доброго года. Вычитав заутреню, я отправилась в хор к моему стулу. Мне явилась благодатная сила во всяческой сладости именем Иисуса Христа, и в ней я прочитала мой Paternoster с усердными прошениями. Во благодати я оставалась заутреню и всю мессу Христову. А по окончании мессы приняла нашего Господа с великою благодатью. Мне дали две гостии. Я ужаснулась сему, лишь одну из них смогла проглотить, а другая оставалась у меня под губой, и я ее не могла съесть. Я дала священнику знак. Сей взял ее у меня изо рта и отдал одной из сестер, которая желала принять со мной Бога. Когда же я пошла к моему стулу, ко мне вернулась обычная речь. После речи я опять принялась за мой Paternoster — с того самого места, где вынуждена была его прервать. С тех пор у меня это случалось только однажды, ибо после речи я обыкновенно не могу молиться. Так-то и провела я тот день и всё время праздника, особенно день святого Иоанна[834], с благодатью, превосходящей всякую меру, и сладостной радостью. А ближе к ночи после Нового года я ощутила печаль. Сия умножалась во мне и овладевала мною всё крепче и крепче, и на сердце мне стало как какому-нибудь человеку, который погружается в неведомую ему скорбь. Время от времени сладчайшее имя «Иисус Христос» остается для меня настолько закрытым, что я о нем не могу ни помыслить сердцем, ни произнести его устами. Когда Он пожелает, у меня это проходит с именем Иисуса либо Его неложными обетованиями, которые Он дает мне. Но что никогда не исчезает из моего сердца, так это то, что я могу думать: «Живу ли я — живу для Господа, умираю ли — умираю для Господа», как я писала и прежде[835].
833