2. Строение конгрегации Божьих друзей
Эпистолярное наследие Генриха Нёрдлингенского включает в себя 58 писем. Из них 56 адресованы М. Эбнер (при том, что из ее ответных посланий к нему сохранилось только одно). Из этих-то писем мы во многих подробностях узнаём о выделенной из общей церковной среды и замкнутой на себя конгрегации Божьих друзей. Если помимо писем Нёрдлингенца привлечь прочие документы, характеризующие эту конгрегацию, то она будет, в качестве целого, выглядеть следующим образом. К друзьям Божьим относятся многие насельницы бегинажей и монастырей, практикующие аскезу и медитацию; бродячие, близкие к сектантам, едва различимые с ними бегарды и бегинки; спонсоры и защитники движения из среды власть имущих: сестры графини фон Грайсбах, королева Агнесса Венгерская (которой посвящена экхартовская «Книга Божественного утешения»), безымянные рыцари-феодалы, материально поддерживающие женские конвенты; наконец, идеологи движения, его благожелательные критики, ученые доминиканцы, цистерцианцы, бюргеры-харизматики: И. Экхарт, Г. Сузо, И. Таулер, Бертольд Моосбургский, Ульрих III Ниблунг, Р. Мерсвин, а также бродячие проповедники из среды белого духовенства, подобные Генриху Нёрдлингенскому. В недрах этой неформальной конгрегации расцветает феномен духовного брака. Он позиционируется как духовное ученичество, но имеет более тесный и устойчивый характер. Подбирались пары: Кристина Штоммельнская — Петру Датчанину, Э. Штагель — Г. Сузо, М. Эбнер — Нёрдлингенцу, бродячая бегинка сестра Катрай — И. Экхарту. (Если даже считать Катрай вымышленным персонажем, то это нимало не противоречит сказанному, ведь речь идет о культурной комбинаторике, когда парный принцип обнаруживает себя не только в быту, но и при построении письменных или устных повествований.) Еще раз: интересующая нас конгрегация противостояла общецерковной, теплохладной среде, хотя и была неразрывно связана с ней.
Как сказано выше, каждая из женских обителей орденской провинции Тевтонии насчитывала от нескольких десятков до сотни и более насельниц. Иногда, согласно свидетельствам, имеющимся в сочинениях Кр. Эбнер, они все одновременно могли находиться в экстатическом ликовании: рыдать, хохотать, распевать песни, падать на пол без чувств (см.: ChE2 20; с. 114 наст. изд.). Как сообщается в письмах Генриха, между обителями циркулировали Божьи друзья: монахи, женщины, студенты, курсоры, перенося с собой рукописные книжки, изготовленные в скрипториях и мастерских изображения, деньги, лекарства, бытовые предметы, старую одежду[1063], провизию и реликвии, сушеные головы девственниц (см.: HN 248), а главное, сплетни: последние новости о видениях, чудесах, имевших место в соседней общине. Одна из монахинь обители Энгельталь заявляет:
Увы, если бы болезнь позволила мне рассказать вам о тех чудесах, каковые сотворил со мной Бог, которые я увидела и услышала, то об этом толковали бы целых тридцать обителей.
Так строился единый повествовательный гипертекст сестринских книг, откровений, благодатных житий, поддерживалось пространство массового действа-«игры». В это пространство втягивалось местное население за стенами обители: через родственников и друзей насельниц, паломников и находившихся в услужении терциариев. Ведь монастыри были в своем роде генераторами смыслов в отношении окружавших их территорий: долины реки Тёсс возле Винтертура (Тёсс), Средней Франконии (Энгельталь), придунайского района Риз (Мединген) и других.
Часть третья
ПОВСЕДНЕВНОЕ ПОВЕДЕНИЕ ДОМИНИКАНОК
I. Исторические свидетельства
1. Необходимые требования к свидетельствам
Прежде чем приступать к изучению повседневной жизни средневековых харизматиков, необходимо ответить на один немаловажный вопрос: не являются ли интересующие нас феномены — аскетические, молитвенные и экстатические практики, изображенные в текстах традиции, — всего-навсего литературной иллюзией и плодом авторского вымысла? Как, основываясь на свидетельствах о себе — зачастую не документальных, но художественных автосвидетельствах, — можем мы заключать о наличии стоящей за ними социальной реальности и повседневного образа жизни тысяч и тысяч монахинь, бегинок, мирянок? Не может ли статься, чтобы солидные, прохладные, превосходно владеющие собой религиозные деятели выдумывали тексты, не имеющие к ним как таковым ровно никакого отношения, но закрепляющие, например из педагогических соображений, в своих образах истины церковной доктрины, а мы бы решились судить о самих этих деятелях, опираясь на такие иллюзии и поделки? На этот вопрос следует ответить встречным вопросом: а каковы, вообще, могут быть доказательства наличия такой, соответствующей текстам и в целом совпадающей с ними, бытовой реальности? Ответ: (1) сторонние, не принадлежащие к традиции, свидетельства о явлениях этой реальности; подобные свидетельства должны быть (2) идентичны литературным свидетельствам, однако иметь в виду (3) казусы действительной жизни. И таких свидетельств, относящихся к началу XIII — середине XV века, в нашем распоряжении имеется множество. Приведем некоторые из них.
1063
Происходил, помимо прочего, обмен и нижним бельем: чепцами (hüblen) и спальными хитонами (sclafrock), между Нёрдлингенцем и М. Эбнер: «Перешли мне также один из твоих спальных хитонов в обмен на мой, который тебе передаст в ответ моя матушка» («send mir auch deiner sclafrock ainen umb den meinen, den dir mein mutter antworten sol». — HN 225—226); «Я жажду очиститься телом и душой от прикосновения к твоему девственному, святому хитону» (HN 228).