Выбрать главу

Что касается Служителя, то его «внешним упражнениям» до поры не хватало внутреннего нерва, интриги. Их прагматика, смирение и умерщвление плоти, такой интригой быть не могла, но интригой стали «страсти Христовы»:

Стоял как-то раз один брат проповедник после заутрени перед распятием и воздыхал из глубины перед Богом, что не умеет он созерцать Его мученичества и страстей и что ему из-за этого горько, ибо того ему в тот час весьма не хватало, —

ГС 151

такими словами начинается «Книга Вечной Премудрости» Г. Сузо. Ответ Премудрости звучит так:

«<...> хочешь ли Меня лицезреть в нетварном Моем Божестве, тогда тебе подобает здесь со Мной познакомиться и Меня возлюбить в Моем страждущем человечестве, ибо таков самый скорый путь к вечному блаженству».

ГС 157

Страсти Христовы Г. Сузо, он же Служитель, вживил в аскетические упражнения, заимствованные им у египетских анахоретов, так что эти упражнения стали состраданием и «подражанием Христу», чем у анахоретов они не были. Упражнения вылились в своеобразное «театральное действо» (wartspil):

И вот, соорудил он себе из дерева крест, бывший длиной с вытянутую руку мужчины и имевший обычную ширину. В него он вбил XXX железных гвоздей, особенно памятуя обо всех ранах Господних и о пяти Его знаках любви. Сей крест он приладил на свою обнаженную спину меж плеч, к самой плоти, и восемь лет постоянно носил его денно и нощно во славу распятого Господа.

ГС 40

Он вытащил свою плетку с колючими шпильками и начал бить сам себя по телу, рукам и ногам, так что кровь потекла струйками вниз, словно при кровопускании. <...> Он стоял окровавленный и осматривал себя: вид его был плачевным, в некотором роде он походил на Христа, нашего Господа, когда Того подвергали ужасному бичеванию.

ГС 42

Кратко остановимся на аскезе Г. Сузо, переродившейся в имитационную практику.

2. Имитационная аскеза

В подробностях такая практика изображена в главе 13 автобиографии Г. Сузо. По мере ее протекания разворачивается специфический пространственно-временной континуум. Образы пространства и времени неразрывно связаны друг с другом. Пространство? — То, которое создается за определенное время. Время? — То, которое требуется для создания определенного пространства. Служитель проводил долгое время в медитативных инсценировках крестного пути Иисуса. В игре он задействовал весь комплекс храмовых зданий. Каждую ночь после утрени погружался, сидя, в зале капитула в «христоподобное сопереживание» Господних страданий. Затем подымался, ходил из угла в угол, дабы от него отпала всякая вялость, чтобы «пребывать бодро и трезво в ощущении [Христовых] страстей», следуя в уме за Спасителем от Тайной вечери до суда пред Пилатом. Сам же крестный путь он проделывал так. Подойдя к порогу капитула, преклонял колена и лобызал первые следы ступней, оставленные Господом. Воспевал псалом о Христовых страстях, выходил в крестовый ход через двери и двигался по четырем его галереям, идя за Иисусом к месту его крестной казни. В середине четвертого отрезка он преклонял колена перед вратами, когда через них должны были пройти Христос с крестом и Дева Мария. Миновав галереи, шествовал к дверям храма и поднимался по ступеням к решетке. Вставал под распятием, затем простирался, «мысленно созерцая совлечение Его одеяний и свирепое пригвождение Господа, <...> брался за плетку и пригвождал себя, в вожделении сердца, вместе с Господом ко кресту» (ГС 36—37). Чтобы не возникло сомнений, что подобные игры имели место в реальности, вспомним рассказ И. Нидера (кн. I, гл. 11) об имевших место в Германии XV века (в том числе в Нюрнберге) инсценировках крестного пути Иисуса (см.: Formic. 133—134)[1067].

Эта медитативная инсценировка начиналась сразу после заутрени. Именно тогда Служитель вычитывал первый свод текстов «Ста созерцаний» — составленного им часослова страстей (см. выше). При методичном вычитывании часослова происходила синхронизация бытового времени и времени архетипического события. В этом времени, синхронизированном с днем крестного пути и распятия Христа, инсценировалась игра, что приводило к созданию иллюзорного пространства, по подобию пространства того же самого крестного пути и распятия. Иллюзорное пространство создавалось в процессе означивания, то есть приписывания деталям интерьера и быта архетипических смыслов: порог зала капитула — первые следы ступней Иисуса, галереи крестового хода — его крестный путь, середина четвертой галереи — городские ворота, ступени к решетке — склон Голгофы. Приступая к инсценировке с храмовым крестом, Служитель использовал наличную семиотику богослужения. В результате складывалась своего рода священная топография, существовавшая, правда, только в течение инсценировки[1068].

вернуться

1067

«У многих имеется похвальное обыкновение <...> размышлять над страстями Христа и повторять их» («Est consuetudo laudabilis multorum <...> Christi passionem meditari et repetere». — Formic. 133).

вернуться

1068

Ср.: «Преподобный (Серафим Саровский. — М.Р.) наименовал пустынный холм свой горою Афонскою, дав и другим самым уединенным местам в лесу имена разных святых мест: Иерусалима, Вифлеема, Иордана, потока Кедрского, Голгофы, горы Елеонской, Фавора, — как бы для живейшего представления священных событий земной жизни Спасителя, Которому он окончательно предал свою волю и всю жизнь. Непрестанно упражняясь в чтении святого Евангелия, он особенно любил читать в этих местах о соответствующих их именам евангельских событиях. В Вифлеемском своем вертограде воспевал он евангельское славословие: “Слава в вышних Богу, и на земле мир, в человеках благоволение!” На берегу Саровки, как бы на берегах Иордана, вспоминал он о проповеди святого Иоанна Крестителя и крещении Спасителя. Нагорную беседу Господа о девяти заповедях блаженства он слушал на одной горе, лежавшей у Саровки, а на другой возвышенности, названной горою Преображения, созерцал в мысленном соприсутствии с Апостолами славу Преобразившегося Господа. Забравшись в густоту дремучего леса, он вспоминал по Евангелию моление Господа о чаше и, тронутый до глубины души внутренними его страданиями, проливал слезные молитвы о своем спасении. На так названной им горе Елеонской он созерцал славу Вознесения Христа на небо и Его сидение одесную Бога» (Жития святых 2003—2004: 38—39).