Как видим, главы 36—45 совпадают по тематике с главами 21—29, ведь те и другие имеют общий предмет: внешние искушения и странствия Служителя. На фоне такого совпадения особо отчетливо проступает содержательное различие между обеими сериями. В части I описан опыт бессилия. Служитель не столько действует, сколько оказывается задействован вопреки своей воле, помимо нее. Он вовлечен в события, терпит, сам того не желая, напасти, но своими поступками не порождает сюжетного действия, хотя при этом и остается героем повествования. Он — подлежащее при пассиве. Если в итоге ситуация складывается в пользу Служителя и он попадает из безнадежного положения в выигрышное, то причиной тому — deus ex machina, не он сам, но Бог, по промыслу которого, в целях воспитания Служителя всё устраивается во благо последнему. В части II выясняется, что, «когда человек предстоит [перед Богом] в такой обнаженности (entwordenheit — букв.: разоблаченности. —М.Р.), в какой и Бог предстоит перед ним» (ГС 49), то в его бессилии начинает осуществляться всесилие Бога. «Уже не я живу, но живет во мне Христос» (Гал. 2: 20; ср.: ГС 142, 145, 504). В таком обновленном качестве, бессильным самим по себе, однако всесильным во Христе, Служитель действует в главах 36—45. Некогда с сердцем, ушедшим в пятки, с трясущимися поджилками, прячущийся под лопухом, словом, лишенный всякой риторической позы, от которой ему не удавалось избавиться в аскетических упражнениях, он теперь действует с не свойственной ему прежде властью и дерзновенностью: обличает, наставляет, принуждает, помогает и защищает[1072]. Бог, бывший deus ex machina, превращается в deus ex intimo. Служитель — подлежащее при активе. Он становится агентом, хотя и не собственного действия, но действия Божьего, посредством него выходит из сложившихся, критических для себя ситуаций, в качестве героя повествования создает литературный сюжет. Дальше мы увидим, что такое соотношение двух навыков: бессилия и всесилия — а на нем построены и аутентичные свидетельства Элсбет фон Ойе — напрямую связаны с самим существом мистического опыта.
Такова траектория жизненного пути Служителя: теплохладное состояние, аскетическая практика, имитационная аскеза, приключения и страдания, наконец, их заключительное переосмысление и обновленная презентация в рассказе, адресованном Э. Штагель.
IV. Театральность перформативной практики
Свое наиболее чистое выражение перформативная практика получила в имитационной аскезе как Г. Сузо (гл. 13—18), так и прочих харизматиков обоих полов. Выше мы охарактеризовали эту практику как таковую, в самых общих чертах, сравнив ее с современным перформансом и, так сказать, отстроив ее от него. Теперь же, в порядке продолжения и уточнения этой характеристики, следовало бы остановиться на театральных элементах, содержащихся в перформативной практике. Вопрос встает в первую очередь о сути той роли, которая исполняется в процессе имитационной (миметической) аскезы.
1. Подражание Христу как роль себя
Уподобляясь Иисусу и Деве Марии, харизматик играет не их, но выстраивает образ себя по подобию им. Подобие — это несущностное тождество сущностно нетождественного. Несущностное тождество складывается из всей совокупности процедур, которым харизматик подвергает себя в качестве «режиссера» (бичевать, привязывать на спину крест, морить голодом, жаждой) и которые он же испытывает на себе в качестве «актера» (быть бичуемым, носить на спине крест, изнывать от голода и жажды). Именно это некогда претерпевал и Христос, которым харизматик, впрочем, по существу отнюдь не является. Цель харизматика заключается в том, чтобы на фоне сущностного нетождества себя и Христа неизменно утверждать свое несущностное тождество с ним, во всём подражая ему и походя на него. Таково содержание терминов «подражание Христу» и «подражатель Христов», заявленных Г. Сузо в главе 15 книги I «Часослова Премудрости».
1072
Из этой тенденции выбивается разве что глава 24, где Служитель (в первой серии глав претерпевающий и пассивный) активно проявляет себя и уводит от любовника свою заблудшую сестру.