III. Богословское обоснование опыта
1. Метапсихология
Итак, религиозные образы в некотором смысле — поскольку подверглись интериоризации и переопределению — представляют собой проецированную на внешний мир психологию. Именно это позволило В. Бойтину считать метафизику «метапсихологией» и последнюю называть «инновационными способами терапии» («innovative Gesundheitswege») в переломный XIV век, когда обрядоверие начало сходить на нет (см.: Beutin 1997—1999/3: 30, 58)[1101][1102]. Это полностью соответствует нашему предположению о подмене ритуала древней и раннесредневековой Церкви перформативными практиками позднего Средневековья.
Какое же место в такой конфигурации отведено профессиональному богословию? Ответим на это словами Г. Грундманна:
Теологическая система и спекулятивные учения германских мистиков являются как раз не основой, исходным пунктом и источниковой базой, но рациональным осмыслением, попыткой теоретического упорядочения и богословского освоения тех религиозных практик, которые сначала произросли в опытной мистике религиозного движения женщин.
Таким образом, описанные выше поведенческие и психологические феномены имеют как бы двойное обоснование: подлинное, через внутреннюю логику опыта, и ложное, с помощью понятийной логики богословской доктрины, напоминающее собой народную этимологию. Вторая логика представляет отдельный и не сводимый к перформативной практике интерес, ибо обнаруживает средневековую культуру в ее предельном самораскрытии, в напряженных попытках выразить невыразимое — не важно, есть оно или его нет[1103], — в момент продуктивной самокритики, предельной мобилизации ее логических и языковых возможностей. Однако богословская доктрина не только обосновывает опыт, но, в обратном движении, влияет на него и видоизменяет его, примером чему являются созерцания простых, пронизанных светом геометрических форм, воспитанных 2-й волной неоплатонизма.
2. Транскрипция опыта
Дискурсивная проработка опыта, осуществляемая при построении богословской доктрины, в итоге дает его транскрипцию, своего рода понятийный слепок с него. То, как эта транскрипция соотносится с опытом, хорошо видно на примере отрицательного и серединного богословия.
Как явствует из текстов традиции, невозможность адекватно сформулировать содержание мистических созерцаний (явлений, откровений, аудиций) напрямую следует из несовпадения нелинейного (сна) и невербального (например, тактильного) опыта и попыток его линейного и вербального изложения в составляемых после экстаза записках. Органический, плавно развивающийся опыт вообще недоступен для его дискретных, волей-неволей точечных описаний (что, впрочем, отчасти преодолевается введением диалектики). Эта-то недоступность вызвала к жизни отрицательное богословие, известное на латинском Западе в трех его разновидностях: платоновской («Парменид»), дионисиевской и маймонидовской (см.: Реутин 20116: 85—101). Апофаза схоластов (via negativa) поняла названную когнитивную проблему как различие содержаний, сверхъестественного и естественного, но в этом имелась уже определенная подмена.
Переживанию явственности и одновременной невыразимости Божьей более соответствует серединный метод, на Западе названный «путем превосходства» (лат. via eminentiae), на Востоке «гиперохическим богословием» (греч. ή ύπεροχική θεολογία). Объединяя собой апофазу и катафазу, он является внятной транскрипцией «опытного познания Бога».
1101
Приведем некоторые, на наш взгляд, небезынтересные выкладки В. Бойгина. Чувственность в женских монастырях не исчезала. Выход был найден с появлением нуптиальной мистики. Таким выходом стал вывод сексуальных влечений в общение со сверхъестественными персонажами второго внешнего мира. Любовные переживания с ними перемежались с возвратами в первый внешний мир (реальность). В высокое и позднее Средневековье начала ослабевать вера в религиозные иллюзии. Поиск внутреннего баланса и интуитивная профилактика духовных заболеваний привели к открытию «инновационных способов терапии» (того, что мы называем «перформативными практиками»). При подобном прочтении религиозные образы понимаются как психология, проецированная на внешний мир. Сверхъестественная реальность толкуется как психология бессознательного. Метафизика обращается в психомифологию (= метапсихологию) (см.: Beutin 1997—1999/3; 30-58).
1102
См. также: Grundmann 1964: 90. Этой позиции придерживаются и другие исследователи: Benz 1969: 9; Beutin 1997—1999/1: 64; разумеется, П. Динцельбахер.
1103
Ср.: «Речь идет не об исходном материале, но о философской работе над ним, подобно тому, как при чтении “Чистилища” Данте речь идет не о том, “существует” ли нечто подобное, но о том, какую поэтическую и политическую работу над этим нечто произвел Данте» (Hasch 2007: 299).