Тогда сестра начала ее уверять в своей преданности ей и со всем усердием просила ее рассказать, какова и на что похожа душа. Она отвечала: «Душа — вполне духовная вещь, и ее нельзя уподобить ничему из телесного. Но если ты так этого хочешь, то я укажу тебе на подобие, посредством которого ты отчасти сумеешь понять, каковы ее форма и образ. Она была шаровидным, прекрасным и прозрачным светом, наподобие солнца, золотисто-багряного цвета. Сей свет был безмерно прекрасен и удивителен, и я его ни с чем не умею сравнить. Будь все звезды, сущие в небе, столь велики и прекрасны, как солнце, и воссияй они вместе, их сияние не смогло бы сравниться с красотой, обретающейся в душе у меня. Мне казалось, что от меня исходит сияние, которое просвещает весь мир, так что над всей землей распространяется день, светлый и ясный. В том же свете, бывшем моею душой, я узрела также чудесное светолучение Божие, подобное дивному свету, изливающемуся из дивного, исторгающего сиянье светильника, и узрела, что Он столь любовно и благостно прильнул к моей душе, что воистину объединился с ней, а она с Ним. И в этом любовном единении[171] моей душе было удостоверено Богом, что мне совершенно отпущены все мои прегрешения и что я так чиста, прозрачна и без каких бы то ни было пятен, как была моя душа, когда я выходила из крещальной купели. И тогда душа у меня исполнилась веселия и ликования, и ей показалось, будто она обладает купно всем наслаждением и счастьем и что будь у нее силы желать[172], то она не смогла, не сумела и не хотела бы желать чего-либо большего. Когда же душа моя была в сем ликовании, то я внезапно увидела, что от земли поднялся некий дух и начал приближаться ко мне. И мне дано было знать, что это была душа с места казни, она хотела просить меня о подмоге. Едва стала душа приближаться, как я услыхала, что она взывает жалобным голосом. Умоляя о помощи, она обратилась ко мне: “Благородная и достойная душа, моли Бога о мне!” И мне показалось, что сие меня немного смущает. Я поспешила просить моего Бога о том, чтобы Он отогнал от меня этот дух, дабы он мне не мешал пребывать в моей радости. И вот его стало не видно, не слышно. А потом я узрела, что надо мной разверзлась небесная твердь и с нее спустилась прекрасная лестница — вплоть до места, где я пребывала. И мне послышались многие голоса ангелов и святых, громогласно взывавших ко мне с небес и глаголавших: “Благослови тебя Бог, возвышенная душа, сколько благ сотворил тебе Бог и еще сотворит!” Услышав такие слова, душа моя еще больше наполнилась неизреченною радостью. Поскольку я теперь пребывала в лучшей и высшей радости из возможных, моя душа начала спускаться опять, как того хотелось Богу, и оказалась над телом, лежавшим, подобно трупу, пред самой постелью. Однако ей был дан срок, чтобы она вошла в тело не сразу, а подольше попарила над ним, пока не насмотрится вдоволь на всю его убогость и скудость. И когда она довольно на него нагляделась, как оно смертно и жалко, как у него лежит голова, простерлись руки и прочие члены, словно у какого-нибудь мертвеца, оно вызвало у нее отвращенье, показалось ей недостойным и жалким. И взгляд ее вновь обратился от тела на нее же саму. Воззрев на себя и найдя себя прекрасной, благородной и достойнейшей тела, она воспарила над ним, играя с такой радостью и блаженством, какое не способно измыслить ни единое сердце. Когда же ей стало лучше всего, и она, познав высшее счастье, принялась наслаждаться собою и Богом, Какового узрела единым с собой, она вновь вошла в тело — неведомо как. По возвращении в тело у нее не было отнято радостного созерцания, ибо, продолжая жить в теле, она видела себя самоё, а в себе Бога, причем столь чисто и подлинно, словно пребывала восхищенной из тела... Сия благодать оставалась со мной VIII дней. И едва я вновь вернулась в себя и осознала, что живой дух дышит во мне, я встала и была счастливейшим человеком, как мне казалось, во всём земном мире. Ибо всякую радость, каковую некогда стяжали и еще стяжают все люди вплоть до Судного дня, я находила столь же малой в сравнении с моим ликованием, как мала лапка комарика в сравнении с миром. От избытка непомерной радости мое тело стало столь подвижным и легким и в такой мере лишенным любого изъяна, что целых восемь дней не могла я понять, есть ли у меня тело, ибо не знала телесной болезни, малой или великой, никогда не голодала, не жаждала и не нуждалась во сне, но все-таки ходила к столу, на ложе и в хор, уподобляясь другим, дабы моя благодать оставалась сокрытой и никто о ней не прознал. После того, как я провела VIII дней в этом блаженстве, благодать была у меня отнята, так что образов моей души и Бога в душе у меня более не было. Лишь тогда я почувствовала, что у меня имеется тело. Будучи лишена благодати, я тотчас стала углубляться в себя самоё и начала вспоминать, какова была благодать, которой я удостоилась и сколь недостойной ее я была. Но Бог промыслил обо мне, чтобы я впала в сомнение, посчитав невозможным, чтобы Он послал столь грешному человеку подобную благодать, — посему это было, скорее всего, от лукавого. Из-за этого я вверглась в безутешную скорбь, так что оставалась без всякой радости и без всякой отрады, однако заботы моей не знал никто на земле, и я никому не хотела чего-либо поведать. И вот долгое время я оставалась без утешения и в великом огорчении сердца, покуда Бог не соизволил сжалиться надо мной. Случилось же так, что однажды подошла я к окну и услышала, что какой-то человек из внешних беседовал с одной из наших сестер и сказал: “Вы не слышали, какая странная вещь приключилась с нашим стражником в Винтертуре? Как-то ночью, дожидаясь рассвета, он поглядывал на небо, не видать ли зари, и вдруг обнаружил, что над обителью поднимается свет. Сей свет был столь прекрасен и дивен, что ему стало казаться, что его сияние простиралось над всею землей и влечет за собой ясный день. Свет долго сиял над обителью, хотя и весьма высоко на воздусях, а потом снова опустился в обитель, и он его больше не видел. Среди людей немалое удивление, что бы то могло быть?” Едва я это услышала, мое сердце прямо-таки наполнилось радостью, и я сказала себе: “Благослови тебя Бог! Стало быть, здесь не было никакого обмана”. И радость сия никогда с тех пор не покидала меня, когда бы мне ни хотелось наедине побыть с Богом»[173].
171
172
173