Она питала великую любовь к бедности, иначе добилась бы многого, поскольку умела изрядно писать и охотно писала хорошие вещи, не требуя никакой временной награды за это. А если ей за это что-нибудь доставалось, то она отдавала всё на образа в хоре, дабы порадовать всех членов конвента. Она, в частности, заказала большое распятие — к нему мы и поныне относимся с глубоким благоговением — и имела с ним изрядно хлопот. Так ей были доставлены из-за моря мерки с нашего Господа, а в самом кресте поместили XXX реликвий. Такое-то милосердие у нее было даже до преклонного возраста. Когда у нее не было ничего, кроме нескольких пфеннигов, она отдавала из них два или три. А если имела не более одного, то и его иногда отдавала ради Бога. Однажды по монастырю ходила одна сестрица и просила милостыню для одного бедного человека; у нее же не было ни единого пфеннига. Тогда она совлекла платок с головы и сказала: «Возьми, уж один-то пфенниг он стоит».
Однажды она была сильно больна. Сестра, которая всё это записала о ней[254], спросила ее, что с нею случилось. Она жалобно отвечала: «Меня заботит то, что я сама виновата в этой болезни». Сестра спросила: «Милая, чем же?» Та ответила ей: «Меня просил один бедняк, чтобы я отдала ему свой платок. Я не захотела этого сделать, ибо у меня их было немного, да и прежде один из них я ему уже отдала». Ей, вообще, было радостно отдать то, что у нее было. По отношению к себе она бывала очень скупа, даже в самом необходимом. Уделяла своему телу мало нежности и заботы, часто хворала и даже сильно болела. А одной сестре говорила, что не припомнит, купила ли хотя бы одну курицу или вина, другого, нежели то, какое пьют сестры, как бы при том ни болела. Когда люди подавали ей ради Бога, она сие принимала с большой благодарностью и вкушала. Временами, если она сильно хворала, то ходившая за нею сестра покупала ей кур, а она-то думала, что куры давались ей Бога ради! Когда ее порой спрашивали, не хочет ли она съесть того или другого, она говорила: «Мне не стоит этого есть. Сие для меня слишком тяжело». Одна из сестер ее однажды спросила, чем она пробавляется в лазарете, если от общей трапезы ей ничего не достается, ибо сама для себя она просила очень немногого. Тогда она сказала очень смущенно: «Я ем с большой охотою хлеб».
Еще у нее было сострадательное сердце; обращая слова утешения к сестрам, бывшим в скорбях, она говорила: «Бог поступает с тобою по Своей сердечной любви, как и со всеми Своими избранными чадами». Раз как-то она пришла к одной сестре, у той была премерзкая и отвратная хворь, и сказала ей: «Мне точно известно, словно я увидела и услышала это от Бога, Он дал тебе сие страдание для того, чтобы ты от Него не ушла, но стала только Его». Она изрекла сии слова так уверенно и дерзновенно, что та сестра была полностью утешена ими. Ей было несносно, если она слышала, что кто-то ожидает награды от нашего Господа за свои благие поступки, тогда она говорила: «Делай всё из сердечной любви к Богу». Она умела высоко ценить благие дела и добродетели прочих людей, а что сама делала доброго, то не ставила ни во грош. Ненавидела всякие удовольствия и плотские удобства и от всего сердца любила Бога. Одна сестра возвела на нее тяжкий поклеп, а она говорила: «Я всякий день только того и ждала, чтобы мне понести незаслуженное наказание».
Прежде остальных добродетелей она особо усердствовала в послушании и соблюдении всех частных предписаний Ордена — но прежде всего в то время, когда пребывала в хоре. Будучи уже совсем ветхой и хворой, она ежедневно ходила к заутрене. Когда ей было под девяносто и приходилось лежать в лазарете, она очень неохотно отсутствовала в хоре на утренней службе, случалось ли то холодной зимой или летом. По причине возраста она плохо видела и слышала, временами натыкалась на что-нибудь, сильно ранилась, часто терялась, так что не знала, где находилась, но от своего не отступала, стремясь ежедневно ходить на заутреню. А незадолго до того, как слечь на смертном одре, она попросила одну сестру, чтобы та ей всякий день говорила, как только зазвонят к заутрене, ибо не слышала как следует. Как-то раз сестра ей позабыла об этом сказать, и, придя в хор, когда заутреня была уже спета, она опечалилась так, что мы ее не умели утешить, да и потом она долго не могла успокоиться. Ее обыкновением было вставать до заутрени и отправляться в хор уже при первых ударах колокола. Нам рассказала одна сестра (она также обычно отправлялась к заутрене, едва начинали звонить), что однажды, во время Адвента, она вошла в хор, а он был наполнен дивными ароматами, подобно тому, как летом пахнут розы, когда их много цветет в одном месте. Она принялась прохаживаться по хору туда и сюда, удивляясь, что бы то могло быть, а когда приблизилась к стулу сестры Элсбет, благоухание усилилось, и она поняла, что запах исходил от нее, больше же в хоре никого не было. Добродетельная сестрица Гепе, блаженная из Тетингена, уверяла, что ей-де рассказывала блаженная сестра Мехтхильда из Констанца, что та однажды среди ночи увидела, как эта самая Элсбет стоит перед своею постелью, а ее тело так и сияет, из него струится дивный свет, и в спальне нет ни единого места, где бы не было достаточно светло, чтобы поднять с пола иголку.