А одну из сестер звали Лёйгарт фом Перг[306]. Она была удивительно святым человеком и всякий день в часы, определенные для молитвословий, благоговейно обращалась ко Святой Троице. Уже лежа на смертном одре, она была исполнена великого благоговения и однажды сказала сестрам: «Любезные сестры, хочу вам поведать: мне явилась Святая Троица в образе трех прекрасных мужей. Они так походили друг на друга, что если одного из них потеряешь [из виду], то уже невозможно узнать, кто это был. Но я узнала их сразу, — она указала пальцем, где стоял каждый из них, — они подали мне сладостное утешение». И с тем почила во благодати.
Имя другой же сестры было Альхайт фон Рот[307]. Сия была вдовицей и привела за собой в монастырь маленькую дочку, которую звали Ирмелин. Вот с этим-то ребенком Господь наш и начал тотчас творить величайшие чудеса. Как-то раз, когда ей было двенадцать лет, она сидела за трапезой с другими детьми, а наставница детей отошла. И тогда все дети начали друг с другом болтать, она же повалилась на пол и лишилась чувств. Когда она пришла в себя вновь, ее начали спрашивать, что с ней приключилось. Она отвечала: «Увы, дети, вам следует молчать за столом. Я видела престрашного черта, он записывал все ваши слова. Поэтому я и лишилась всех чувств».
Когда сия была на молитве, то пылко возгоралась, и тогда начинало казаться, что она не в себе. Если же кто-нибудь с ней заговаривал или отвлекал от молитвы, она восклицала: «Ах, дети, вы мешаете мне вкусить великой благодати!»
Она служила зерцалом [для многих] в продолжение всей своей жизни. Жизнь же ее была куда как строга. Когда настало время и в монастырь, как было заведено, явился епископ и собирался венчать[308], ей дали тело нашего Господа. В тот же день, едва пришла она ко столу, пожаловал в трапезную и Господь со Своими ангелами. Он встал перед ней и милостиво с нею заговорил, так что все, стоявшие подле стола и слышавшие ее ответы, весьма дивились тому, ибо слов нашего Господа не слыхали.
Находясь средь людей, она в веселье возводила очи горе, краснела и говорила: «Ах, когда же наступит время, чтобы нам сподобиться вечной жизни и радости?» А потом, став вдруг печальной, она уже не смеялась. И так делала она постоянно. Будучи спрошена сестрами, что подразумевает под этим, она отвечала: «Когда я нахожусь средь людей и бываю веселой, то начинаю помышлять о неисчислимых радостях в небесах, которые нас ожидают, и тогда не могу удержаться от вздохов, как вы, наверное, по мне замечаете».
Она цвела, как небесная роза, всяческими добродетелями и пламенела, подобно факелу, в Божией любви. Ее слава пред Богом и людьми была велика. Когда сия блаженная сестра была при кончине, святой человек, Ульшальк, стоя на молитве, увидел, что лазарет полон белых голубок. И его взяло удивление, откуда все эти голуби. Меж тем ударили в било по ней. И тогда Ульшальк уразумел, что причина сему — святое ее житие. И он стоял возле нее, покуда она не преставилась.
У нее имелась сестра, которую звали Кунгунд, ее жизнь была чрезвычайно строга. Когда ее члены оказались недвижимы, то надо было над нею стоять и ее бичевать. Будучи здравой и исполняя должность субприорессы, она так любила праведность, что не могла терпеть ничего, что было бы против Бога и Ордена. Потому-то ей и пришлось весьма пострадать из-за слов — слов жестоких и несправедливых. Ее друзья потом говорили, что если ей приходилось выслушать их, то она безо всякой злобы посмеивалась и говорила: «У меня перед сердцем словно стена. Но если так обращаются с кем-то другим, то мне сие причиняет большую боль, чем если бы так поступали со мной».
Когда, по причине болезни, она была уже при смерти и лежала в особых покоях, ей как-то раз принесли от конвента заливную рыбу. Съев ее, она захотела отведать еще. И тут, по Божией благодати, ее миска наполнилась превосходными рыбами, так что она могла полностью утихомирить желание. За это она возблагодарила Бога и с радостью покушала рыбки.
Когда пришло время и Бог пожелал положить ее страданьям предел, она сказала: «Увы, как мне больно!» И тогда ей ответил громкий божественный голос: «“Увы” — доброе слово, “увы” — сладкое слово, “увы” — благодатное слово». Тут стало ей вовсе скверно, и она попросила нашего Господа. Едва явился священник и хотел ей дать нашего Господа (при этом собрался весь конвент), она громогласно возгласила, а лицо ее озарилось: «Господи, Он Сам был здесь, явил Свой благостный лик, доставил мне великую радость и даровал изрядное утешение. Но я хочу принять Его священного тела». После сего последовала ее святая кончина.
Сии две сестры имели святую родительницу. Та вела жизнь, праведную сверх всякой меры, соблюдая устав Ордена столь строго, насколько сие в человеческих силах. Она прилежно посещала хор, усердно хранила молчание от трапезы даже до окончания вечерней молитвы, предавалась самобичеванию и жила тридцать лет без всякого мяса. Когда наступило время и наш Господь решил ее прибрать, то Он поведал ей о предстоящей кончине, но медлил с нею еще несколько недель. Она же говорила, томясь по Царству Небесному: «Как же долго приходится ждать!» И вот, когда время пришло и стало осуществляться ее христианское право, она уселась в кровати, и душа из нее вышла. После кончины она возвратилась и сообщила, что была тридцать дней разделена с Богом: «За то, что терпела, когда меня называли женой, и поскольку огорчалась, когда мои родственники говорили, что на то-де была моя воля, чтобы меня прославляли. А так я прямиком взошла бы к самим небесам». Отрыв ее гроб, дабы к ней подложить еще одного мертвеца, обнаружили ключ, источавший елей. Сие все видели ясно, кто собрался вокруг гроба.
307
308