Когда мы вышли на улицу, и он уложил ребёнка в коляску, без промедления развернулся и наградил меня звонкой оплеухой
Ты тупая дырка – прошипел он. – Ничего не умеешь. Почему он не держит голову? Ты идиотка, чем там занимаешься?
Я принялась оправдываться, это было отвратительное зрелище. Я обьясняла упырю что я не виновата, а если виновата то буду непременно это исправлять.
Рядом с ним мои страхи множились и росли в геометрической прогрессии, с другой стороны они же и были моими стражники которые потом, берегли меня от возврата туда, где мои ресурсы безжалостно разворовывались.
Всеми возможными способами он ограничивал меня в проявлении моих качеств, особенно тех, кои хотел присвоить себе. Я боялась быть активной, красивой, креативной, общительной и потихоньку отказывалась от привычных действий, ранее бывших нормой.
Я даже не находила сил привести себя в порядок, не понимая что месяцы дрессировки привели меня к такому состоянию.
Мама уговаривала не нервничать, несмотря ни на что, поясняя раз за разом как нехорошо это может отразиться на качестве молока и малыш будет впитывать весь стресс.
Но я продолжала труситься подобно осиновому листу при любом его звонке или приближении. Теперь, я ещё была никудышней матерью.
По прежнему на любое неугодное движение – агрессия была незамедлительной реакцией, после чего я опасалась воспроизвести в той или иной форме это движение снова. Это было самое тяжелое время в моей жизни. Я пыталась мысленно распутать клубок хитросплетений его поведения но на самом деле всё было гораздо проще. Все претензии, капризы и обиды нарцисса это в большей мере способ выжить, заморочив более сильного и ресурсного человека.
Наступила весна. Одна из проживающих у нас девочек уже окончательно переехала, а Лена всё никак не могла собраться.
Та вторая, Ника, сохранив со мной теплые отношения,часто заходила в гости, иногда просто так,иногда приносила выручку с продаж.
Однажды мы пили чай на кухне и болтали на отвлеченные темы, как вдруг она спросила.
А как у тебя с Алексеем?
Да всё также – отмахнулась я. – Знаешь, думала отцовство сделает его более мягким и ответственным, но он по прежнему ядовитый и грубый.
А зачем ты терпишь? – задала прямой вопрос Ника
Я начала судорожно соображать чтобы найти хоть какое то внятное объяснение, дабы меня не сочли кретинкой и терпилой, которой гадят на голову в порядке вещей, и немного замешкавшись выпалила:
А знаешь , зато он не гуляет, не изменяет!
У Ники округлись глаза, и она замерла в неподвижной позе сомневающегося человека, потом долго и молча смотрела в свой стакан, а я кожей чувствовала что сейчас снова мир уйдет из под моих ног, как животное чувствует стихийное бедствие, я точно понимала что учащающиеся покалывание в моей груди, переходящие на шею и лицо, это неспроста.
Карина, – её дрожащий шёпот собирался вынести приговор – это неправда. Может я потом буду плохой, буду сплетницей, и вы закидаете меня тапками, но это неправда. И зная как есть, я не хочу приходить, сидеть с тобой за одним столом, улыбаться тебе, хлопать тебя по плечу и говорить что всё будет хорошо. Не будет. И не нужно тебе с ним жить. И ремонт никогда не закончится. Они спят с Леной. И началось это тогда, когда ты ушла в роддом. А там мало ли, может и раньше. Теперь делай как считаешь нужным.
Она говорила что то ещё, но я уже не могла навести фокус на её лицо, то ли от застилавших мои глаза слёз, то ли от почти болевого шока.
Мама, мамочка...– я закрылась руками и откинулась на стенку в бессильном отчаянии.
Прибежала мама, и выслушав нас обоих долго кричала какой он подонок, и Лена тоже молодец, хуже подзаборной проститутки и может всё это даже к лучшему, теперь есть повод окончательно с ним расстаться и забыть как звали.
Они сидели напротив меня, оживленно обсуждая это безобразие, тогда как моё сердце билось громче отбойного молотка. Потом обе внимательно посмотрели на меня, вопросительно и настойчиво
Надеюсь – сказала мама осипшим голосом - после этого, ты никаких переговоров не будешь с ним вести? Не будешь надеяться на чудесные исправления? На волшебную силу отцовства? Теперь всё? Достаточно получила?
Я кивнула, и обняла Нику.
Спасибо что сказала. Ты оказала мне большую услугу. Ты очень порядочный человек. И Бог есть на свете. Сегодня он отправил ко мне тебя. Ты правильно поступила. Конечно с террористами никаких переговоров. Пусть уезжает.
Тем же вечером я положила нож в сумку и в осатаневшем состоянии почти бегом мчалась четыре квартала до своей квартиры.
Лена уехала к родителям, и предположительно он там был один.
Я звонила в звонок пока он не открыл потирая сонные глаза. Опять спал. Ну, конечно.
Я вошла и сразу было понятно – я здесь не с добром.
Убью тебя мразь – из моей сумки показался кухонный нож для разделки мяса и угрожающе скверкнул лезвием
Алексей сделал шаг назад.
Ты рехнулась? Зачем нож? Что случилось? Гормоны шалят?
Ты конченная, фантастическая тварь, Лёша, я тебя сейчас искромсаю, за всю свою выпитую кровь, за ложь, за то что обливал меня дерьмом, позорил, ты кем себя считаешь чтобы так делать? Ты когда-нибудь обо мне думал? Я тебя ненавижу!
Я говорила задыхаясь, заново набирая воздуха в легкие крепко сжимая своё орудие, которое так дрожало в руке что я едва не поранила себя.
Что случилось? – очень спокойно соблюдая дистанцию спросил Алексей, не спуская глаз с моей руки.
Что случилось? – пискляво передразнила его. – Случилось то, что сейчас ты поедешь в морг. Извини что без Лены.
Чёрт...- выдохнул он и присев на корточки обхватил свою голову.
Как можно было? – я зарыдала и бросила нож на пол. – Как???
Слушай, это было только один раз и мы были пьяные. Только один раз.