— Мне сегодня гораздо лучше!
Врачи и сестры поражались мужеству мальчика и его матери, боясь встретиться взглядом, словно были перед ними в чем-то виноваты. Никто ни разу не видел эту женщину плачущей. Даже зеленый ясень, который теперь, когда Славику стало совсем плохо, с непонятной для него самого тревогой неотрывно смотрел в окно палаты.
Чтобы мальчику легче дышалось, его мама часто открывала окно, и ясень всякий раз бережно касался ее рук своими молодыми прохладными листьями.
Говорят, что большинство людей появляется на свет утром, а умирает вечером или ночью. Но Славик был еще слишком мал, чтобы постичь эту мудрость.
Умер он в такое же раннее летнее утро, каким было и утро его рождения. Последнее, что он видел, — это склоненное над ним светлое лицо матери. Последнее, что он услышал, были ее ласковые слова:
— Спи, сынок, спи, солнышко!
— Солнышко! — успел шепнуть мальчик немеющими губами.
Для ясеня осталось тайной, к кому это относилось: к проснувшемуся яркому солнцу или к матери, которой легче было бы тысячекратно испытать муки рождения своего первенца, чем улыбнуться ему в тот страшный прощальный миг…
На густые каштановые волосы матери лег нетающий снег ранней седины. Ясень впервые заметил это в ТО утро.
Славика похоронили рядом с его отцом, погибшим от «мины замедленного действия» — тяжелого фронтового ранения.
Над могилкой мальчика взошла и вот уже несколько лет ярко горит, светясь даже в сумраке, красная звезда, похожая на звездочку октябренка, которую так хотелось приколоть к своей школьной курточке маленькому гражданину великой страны…
Фамилию Славика я не назвала, выполняя слово, данное его матери. Ее нестареющее горе мужественно, поэтому молчаливо…
ГРАНЯ-ГАРМОНИСТ
Давно умолкли над селом голосистые баяны, и только одна негромкая песня гармони все еще звучит в ночной тиши.
Я знаю, кто играет, и иду на эту песню по холодной росистой траве, обжигающей ноги.
Здесь есть хорошая тропа, но я не стала ее искать и иду прямиком, по некошеному лугу.
А гармонь поет про стежки-дорожки, что заросли мохом-травою.
— Здравствуйте, Агриппина Ивановна, — тихо здороваюсь я, усаживаясь на бревно, толстое и длинное.
Гармонь легонько вздохнула и умолкла.
— Здравствуйте… Опять полуночничаете? — певуче проговорила женщина. — Вот и мы с гармошкой не спим, старые песни вспоминаем.
Видно, крепко запомнились ей эти песни, если через столько лет они продолжают волновать душу!
…Нелегко сложилась судьба Агриппины Ивановны.
Весной сорок первого года вышла она замуж за механика МТС Григория — лучшего в селе гармониста и песенника.
Майскими черемуховыми ночами вся округа хмелела от песен влюбленного гармониста. Соловьем заливалась Гришина гармонь. И не было женщины счастливей, чем Граня.
Иногда она просила мужа:
— Дай теперь я сыграю…
Сперва гармонь плохо слушалась Граню, а потом стало получаться. Конечно, до Гришиной игры далеко, но мелодия звучала чисто.
…Ой, как плакала, как стонала гармонь в руках Грани в тот памятный вечер, когда пришла повестка идти мужу на фронт! На прощанье Гриша сказал:
— Будешь ты теперь, Граня, вместо меня гармонистом…
Так оно и вышло. Из женщин она одна умела играть на гармошке, а парни все ушли воевать.
Соберутся зимним вечером девчата и солдатки на посиделки — зовут Граню:
— Сыграй-ка нам что-нибудь душевное, чтобы сердце хоть немного оттаяло…
И Граня играла. Особенно любила она суровую и нежную солдатскую песню о негасимой любви. Поет гармонь, словно это Гриша ей весточку подает:
Очень ждала она его. Даже когда пришло извещение, что погиб он смертью храбрых под Ржевом, все равно продолжала ждать. Но чуда не произошло…
Остались Гране на память от мужа скупые треугольнички солдатских писем да вот эта гармонь.
Стали возвращаться с войны солдаты.
Одну за другой начали играть на селе свадьбы.
Зовут Граню:
— Уважь, сделай милость. Какая свадьба без музыки!
Граня не отказывала людям. Играла веселые свадебные песни, а сердце исходило тоской и разрывалось от боли.
Однако и горе стареет.
Не обошла жизнь Граню, наделила ее хорошей судьбой.