Я оторвал Флер от пола, и она показалась мне невесомой, почти бестелесной. Даже пушинка, садящаяся на кожу, более ощутима, чем такой груз. Я боялся сломать ее, как игрушку, поэтому опустился на землю уже в следующем квартале. Здесь еще никого не разбудил пожар. Вокруг было тихо. А там, у горящего дома, даже если кто-то и заметил у крыши змеиный силуэт, то вряд ли смог точно отличить его от клубов дыма и огня.
Я выпустил девушку, и сам прыгнул на землю уже в человеческом облике.
— Ну, как тебе мои трюки? Впечатляют? — шутливо спросил я, отряхивая плащ от гари и золы. Чуть прожженная материя быстро восстанавливалась под моими пальцами, рисунок из звезд возобновлялся так, словно его подновил портной.
Я хотел рассмешить Флер или хотя бы вызвать улыбку, малейший знак того, что она снова хочет общаться со мной, что я прошен, но она вдруг резко отвернулась от меня и уставилась куда-то вдаль, на неприметные тесно прижатые друг к другу дома. Ветер трепал ее локоны. Они, к счастью, не были подпалены огнем. Я вовремя ее утащил, иначе пришлось бы залечивать ей ожоги.
— Кому я поверила? — оскорбленно проговорила она. — Принять ухаживания змеи? Ты же даже не человек.
— А люди были с тобой добрее, чем я? — задал я каверзный вопрос и тут же осекся. Флер закрыла лицо ладонями. Ее ответом были слезы. Она оплакивала все свои былые обиды. Обиды, причиненные ей людьми. Так уж вышло, что доброту к ней проявил только враг рода человеческого, да и то только потому, что она сама настояла на том, чтобы я стал ее покровителем.
— Ты делал все хорошее не за так. Я для чего-то была нужна тебе, — вдруг сообразила она.
— Ты заменяла мне ту, которую я потерял…
— Вот, значит, почему ты пристал ко мне. Я кого-то тебе напоминала.
— Но это не я, а ты пристала ко мне, — мягко напомнил я.
— Но я же не знала, что ты такой, — выкрикнула Флер.
Она была на грани истерики. Сейчас она либо снова разрыдается, либо начнет кричать так, что люди проснутся и без пожара.
— Ты не виновата, что так ошиблась, — поспешно заверил я ее. — Просто ты искала идеал, но среди смертных его нет. Поэтому каждый деревенский ребенок знает, что нельзя доверять совершенным на вид незнакомцам, потому что они могли явиться только из иного мира. А здесь, в городе, разум вам своими проповедями затмил Августин.
— Конечно, я ни в чем не виновата, — пробормотала Флер. — Это ты во всем виноват.
Становилось все холоднее, и я принялся развязывать шнуровку плаща, чтобы отдать его Флер, но она быстрым жестом остановила меня. Элегантная и, как будто бесплотная, даже на лютом морозе она, казалось, не ощущала ни малейшего холода. Может, она уже мертва и со мной говорит ее призрак? Но в таком случае она была мертва и во время нашей первой встречи. Уже тогда я тщетно пытался отыскать в ее закрытом сознании признаки жизни и не мог. И сейчас мне почудилось, что сами ее глаза давно мертвы, но сквозь них на меня смотрит кто-то знакомый, кто-то, кого я любил.
— Как им удалось заманить тебя на эту свадьбу? — я не знал, как сформулировать вопрос, чтобы не вызвать новых жалоб и упреков, но Флер отнеслась к этому спокойно.
— За мной прислали карету, — она прикусила нижнюю губу, будто только сейчас поняла, насколько же неловко все вышло.
— Ладно, я не буду спрашивать тебя ни о чем. Ни о том, откуда ты сбежала. Ни о том, кто ты есть на самом деле.
— Я — Флер, — тупо повторила она то же, что и при первом знакомстве. — Разве тебе нужно знать какое-то другое мое имя. Оно у меня только одно.
Лучше принять это, как есть. Я догадывался, что Флер — беглянка, что она вовсе не безродная актриса, что какие-то кровные узы связывают ее с одной из аристократических семей Рошена, но ничего не мог прочесть в ее мозгу. Никакого подтверждения или опровержения.
— Между прочим, ты не имеешь права ни о чем меня спрашивать, — вдруг твердо заявила она. — Ты солгал мне, а это значит, что в отместку я со спокойной совестью могу врать тебе.
Была ли она хоть раз честна со мной? Этого я не знал. Знал только, что если она так долго простоит на морозе, то может заболеть, а мне придется ее лечить. Если только болезнь может коснуться той, у кого на руке знак смерти. Воздушное свадебное платье красиво облегало ее фигуру, но от него, как будто исходил запах разложения, и я невольно поморщился.
— Пойдем, я куплю тебе новую одежду, — предложил я, сам не понимая, почему должен так о ней заботиться. Наверное, я просто просчитал, что перед таким соблазном, как новые платья, моя коломбина устоять не сможет.
Раньше она сама бы стала просить меня о дополнительных подарках, но на этот раз только отвернулась и пробормотала:
— Не надо.
— Почему? — я был в недоумении.
— Я не манекен, который ты можешь наряжать по своему вкусу, — Флер метнула на меня быстрый враждебный взгляд. И вновь мне показалось, что сквозь ее зрачки на меня глядит кто-то давно знакомый и хорошо знающий меня.
— И я не копия той, другой. Мне не нужны подарки от дьявола, — она быстро сорвала с шеи ожерелья, швырнула на землю и кинулась прочь.
— Флер! — крикнул я, надеясь, что она остановится, но ее каблучки только быстрее застучали по булыжникам дороги.
Край белого платья исчез в переулке. В спешке Флер, кажется, даже забыла, что ожерелье, украшавшее ее шею перед несостоявшейся свадьбой, подарил ей не я. Теперь оно лежало у моих ног. Поистине широкий жест, если учесть то, что Флер рассталась бы скорее с жизнью, чем с самой незначительной побрякушкой. Как же сильно она меня возненавидела.
Вместо того, чтобы кинуться за ней вдогонку или гордо уйти, я опустился на ступеньки возле чьего-то крыльца и уронил лицо в ладони. Что бы сделал человек в такой ситуации, когда все, к кому он хоть немного привязался, его бросили. Сошел бы с ума или наложил на себя руки. Для меня подобная мысль была абсурдной. Мне еще всю вечность предстоит прожить в одиночестве, наблюдая за тем, как Марсель рисует портреты всех, кого я знал и любил. Всех, кого отняла у меня смерть, ложь или другие обстоятельства.
По моему приказу ворон быстро поднял с земли ожерелье и понес его в клюве в комнатку Флер. Сам я подняться и уйти не спешил. Куда идти, если мне нигде не рады. Вернись я в свой замок, так Ройс будет до безумия напуган возвращением хозяина. В несчастной голове моего слуги только и роились мысли о том, долго ли еще ей быть на плечах. Он часто и с опаской посматривал на колья во дворе замка, а гарпии прятались по подвалам при моем приближении. Им было все равно, что хозяин красив, главное, от него исходит опасность, а, значит, на дороге ему лучше не попадаться.
Вот удивились бы хозяева дома, если б открыв дверь, увидели у себя на пороге плачущего эльфа. Нет, я не плакал, конечно. Я столетиями не ощущал у себя на щеках скольжение слез, но сейчас мне было так невыносимо грустно, как не бывает даже во время долгих рыданий. Может, действительно, постучаться в какой-нибудь дом, представиться эльфом и поговорить с сонными хозяевами о том, о сем, чтобы развеять скуку. Не ночевать же на улице. Я поднялся и… увидел бледное, мерцающее в круге падающего снега лицо Анри.
Долго ли он стоял так надо мной и смотрел? Его глаза были прищурены. Враждебный взгляд не предвещал ничего хорошего.
— Не приходи к нам больше, — процедил он сквозь зубы.
— Я и не собирался, — беспечно отозвался я, обошел его стороной, но он снова возник на моем пути. Его ноги в странной обуви, с загнутыми носками, не касались припорошенной снегом почвы, и все равно он был не выше меня.
— Если тебе нужно присматривать за кем-то, то присмотрел бы лучше за своим художником, — злобным шипящим тоном посоветовал он.
— Ты забыл о хороших манерах, — в другой раз я бы встряхнул его, как следует, но сейчас меня почему-то совсем не тянуло на драку. Мне просто не было дела ни до Анри, ни до его грубостей. — Что ты там сказал насчет Марселя?
— Ничего, — быстро буркнул он и немного попятился. — Я только хотел заметить, что не было бы лишним позаботиться о тех, кого ты так милостиво взял под свою опеку.
— Я сам в этом разберусь, — строго отрезал я. — И если мне когда-нибудь вдруг понадобятся твои советы, я сам тебя о них попрошу. Как Орисса?