— Ну, ничего, ничего… В конце пути все равно придется рассчитаться.
— Я убежден, что «Песня про сентиментального боксера», — это отражение рассказов Эдика Борисова — чемпиона СССР, участника Мельбурнской олимпиады… Он приезжал с соревнований — много и интересно рассказывал. Я помню первое исполнение «Бабьего лета» — это было у Акимова. Хотя познакомились с Игорем Кохановским мы раньше, когда он принес банку варенья из крыжовника — у нас в очередной раз нечего было есть. А «Бабье лето» было написано по поводу его бурного романа с Ленкой Марокан-кой… Песня мне страшно понравилась. Кстати, Игорь принес песню уже с мелодией, с этой мелодией и Володя пел ее…
Песня «Корабли постоят и ложатся на курс» написана Халимонову… Я точно знаю, что она написана Олегу. Я помню первое исполнение песни «Спасите наши души» — это было в квартире Толи Гарагули в Одессе.
— Расскажите, пожалуйста, об Анатолии Гарагуле — капитане теплохода «Грузия»…
— Толя Гарагуля… Он говорил:
— Мой «люкс» всегда в вашем распоряжении…
Когда мы бывали на «Грузии», он всеми правдами и неправдами освобождал эту каюту. А с Высоцким у них было так: сначала Володя смотрел на Толю снизу вверх, ну, а потом… Ведь Гарагуля воевал, он бывший истребитель-штурмовик. Воевали и все его друзья. Он швартовал свою любимою «Грузию», отходил и смотрел… Потом смотрел еще раз… А нам говорил:
— Это меня еще летный инструктор учил: поставишь машину — отойди и посмотри. Отойдешь подальше — еще раз посмотри, правильно ли стоит? А потом посмотри и в третий раз!
Вот для Толи и его друзей Володя впервые спел: «Спасите наши души».
— Вы заканчивали Литературный институт, а Ваши сокурсники бывали на Большом Каретном?
— Меня исключили с первого курса за «антисоветскую деятельность» вместе с Бэллой Ахмадулиной и Леонидом Завальником, затем восстановили, — так что заканчивал я на заочном отделении. Роберта Рождественского тоже должны были исключить, но он учился уже на четвертом курсе, и его оставили. Роберт несколько раз заходил на Большой Каретный… Он тогда писал замечательные стихи. Некоторые я до сих пор помню наизусть…
А на диплом явилась вся наша «хива», и когда объявили:
— А сейчас приступим к защите диплома Артура Макарова… — все наши зааплодировали. Всеволод Иванов привстал и сказал:
— Молодые люди, вы перепутали. Здесь не театр! Это было приблизительно в 1953 году.
— А Володарский учился с Вами?
— Нет. Володарского привел Володя Акимов, который в то время уже учился во ВГИКе. Я даже помню, как они пришли. С ними были Соловьев и Катя Васильева. И Эдик показался тогда обаятельным парнем: крепким, сильным — боец! А теперь? Ну, просто мародерство! Ограбил мертвого друга, ограбил самым подлым образом!
— Некоторое время — около двух лет — вы все вместе практически жили на Большом Каретном, — а на какие деньги?
— Все деньги, которые появлялись у кого-то, шли в общий котел, и даже потом, когда мы стали жить раздельно, — если встречались, то твои деньги становились общими. Всегда! Это был железный закон. Но еще надо учесть, что в те времена, имея жилплощадь в городе Москве, можно было жить, и жить неплохо. Тогда проблема «хаты» стояла очень остро. И еду, и к еде приносили — сколько хотите, если была квартира. Ведь только-только начинались эти блочные дома…
И у многих наших не было жилья… У Шукшина тогда вообще не было квартиры, и он иногда оставался ночевать на Большом Каретном, а йотом мы с Васей сделались соседями. Последние лет пять-шесть он вообще не пил, но за ночь работы опустошал три полных кофейника. Однажды сказал:
— Артураша, бросил пить! И ты знаешь, сколько времени высвободилось!
— Артур Сергеевич, Вы уже говорили, что в вашей компании «было принято выпивать»… А не могли Вы еще тогда повлиять на Высоцкого — запретить ему? Ведь тогда он был моложе всех вас…
— Понимаете, «не пей» мы не могли ему сказать по той простой причине, что мы сами пили, правда, как пили… Напиваться до потери сознания — этого у нас «в заводе» не было. Но если мы говорили (Лева Кочарян или Толя Утевский), Володя, конечно, слушал. Но ведь у каждого из нас все-таки была своя жизнь. Я уходил утром по делам: чтобы жить, надо было шевелиться. Лева уезжал на съемки, в экспедиции… А потом и Володя начал сниматься — тоже уезжал, и если здесь он нас как-то слушал, то там…
— А где Вы еще бывали? Ведь вы встречались не только на Большом Каретном?
— Прежде всего — о Володе. Это иллюзия, что Володя в то время жил у матери, у отца или у жены… В те годы он жил, где придется. Да, Большой Каретный, да, комната Володи Акимова… Но мы бывали-ночевали и жили — в разных других местах… У Гладкова, у Утевского, когда он переехал на улицу Строителей, у Миши Туманишвили в Криво-Староарбатском переулке…