Для работников по изготовлению красителей места давно подготовлены. Этих я заберу без проблем. Целую деревню расселю не особо напрягаясь. И на все вопросы буду отвечать, что давно планировал переманить людей. Отстою, не дам в обиду. Что делать ещё с десятком деревень — не знал совершенно. По идее, те крестьяне и сейчас не в курсе того, что бывшего хозяина прибили. Но когда-то же заявится наследник, предъявит права на землю. Он и будет решать, что делать с крестьянами.
— Нужно ехать и смотреть на месте, — принял я решение.
Всех, кто прибежал в Несмияновку, отправлял с запиской и подробным описанием в Александровку, там дед с Лёшкой сообразят, что делать.
Сани с горючим сланцем разгрузили, чтобы с утра пораньше переправить на них народ в более безопасное место. Двое моих саней с припасами тоже освободили для людей. Сам же я поспешил в Верхнюю Михайловку, где располагалось имение Куроедова.
Добрались уже, когда совсем стемнело. Если бы не накатанная дорога, могли и промахнутся. Дом стоял тёмным и тихим. Только вдалеке слышалось мычание коров и звуки еще какой-то живности.
— Прохор, давай в конюшню, проверь, что там с лошадьми, — отдал я первое распоряжение. — Наших пристрой и после посмотри, что на скотном дворе.
— Знамо что. Животинка мается, — ответил мужик, шустро спрыгивая с облучка.
Пока парни пристраивали лошадей в теплой конюшне, я отыскал факелы и зажёг парочку, чтобы осмотреться и не спотыкаться об то, что валялось во дворе. Натоптали и намусорили здесь знатно. Такое впечатление, что толпа гоняла кого-то. Скорее всего, так и было. При свете луны и факела плохо было видно, но запах крови ощущался. Днём подробнее осмотрим, вдруг где-то трупы лежат?
Удивительно, но мужики, похоже, бежали в панике, даже не разграбив усадьбу. Двери, конечно, были распахнуты настежь, но сам дом ещё не выстыл. С улицы намело в холл немного снега, но обстановка казалась нетронутой разбоем. Это очередной плюс в пользу крестьян. Всё меньше придётся оправдываться перед приставами.
С освещением в доме пришлось немного повозиться. Но вскоре ко мне присоединилась половина охраны. Вшестером мы быстро зажгли свечи и, взяв по канделябру, начали обходить дом.
Заглянули в бальный зал — никого. В три комнаты на первом этаже не смогли зайти, потому, что они были заперты. В помещении рядом с кухней заметили небольшой погром и перевернутую мебель. Не рассмотрев толком, что под ногами, я наступил на ковер, весь пропитанный кровью.
Оказалось, что сбоку от софы лежал труп кого-то из дворни. Крепкий мужчина с холеной мордой, даже мёртвый, сжимал в руке плеть, словно хотел ею кого-то ударить. Сам же он получил по лбу кочергой. «Орудие возмездия» так и кинули ему на грудь.
— После вытащим из дома, — не стал я тормозить. — Идём дальше.
На кухне крепостные Куроедова изрядно поживились. Смотреть кладовые я не пошёл, но и без того понятно, что крестьяне посчитали ценностью и чем запасались перед бегством. Ножей и посуды почти не осталось. Выгребли подчистую, как наиболее ценные вещи в хозяйстве. Интересно, где припрятали? В Несмияновке предо мной они стояли в скудной одёжке и без «трофеев».
В целом кухонная зона выглядела чисто. Мелкий мусор на полу можно не учитывать. Трупов и следов крови не было. Оценив визуально помещения первого этажа, двинулись дальше.
В пролёте второго этажа мы нашли мёртвого управляющего, заколотого чем-то острым. Скорее всего вилами или другим сельскохозяйственным инструментом, но добивали его долго и упорно, раскурочив всю грудную клетку. Управляющий Куроедова был мужчиной солидным, в теле и уже немолодым. Оказать сопротивление он не сумел, а с охраной, похоже, раньше расправились.
Ещё два трупа лежали в коридоре в причудливых позах. До последнего пытались сбежать, цепляясь за декоративные предметы в виде античных скульптур и ваз.
Самого Куроедова с секретарём обнаружили в одной из гостиных. Ксенофонта Даниловича я узнал не сразу. Свечи давали слишком неоднозначное освещение. Похоже, что забивали помещика со всей ненавистью и злостью, которая копилась многие годы. Лицо — одно сплошное месиво из костей и мозгов. Меня чуть не стошнило от этого зрелища.
— Кто это может быть? — всё же спросил я у своих охранников.
— Его благородие.
Переставил канделябр, чтобы стало светлее, и еле сдержал рвотный порыв.
— Евойный перстень на руке, — заверили парни охраны. — Как есть его.
Лично я из примет Куроедова мог только фасон одежды опознать. Ну и трость, лежащую рядом, как косвенное свидетельство. Секретарь застыл в позе эмбриона в двух шагах от господина. Этот сберёг лицо, но затылок ему проломили чем-то тяжелым, и не один раз.