Ежедневно в четыре часа над островком Северный Гольдшмит можно было наблюдать высший пилотаж в исполнении птиц, которых мы за их пунктуальность прозвали «хронометрами». Хвост «хронометра» состоял всего из одного длинного белого пера. Взмыв высоко в небо, опьяненная скоростью и привольем, стая выписывала невообразимые петли и издавала ликующие крики. Закончив свои упражнения, они исчезали до следующего дня.
Фарасанские кулики, колпицы, цапли и удоды были куда более сдержанны. Они собирались группами на мысах и выступах, где до них трудно было добраться. Мы с Дюма заходили в ялике с наветренной стороны, ложились на дно и дрейфовали по ветру: только так нам удалось сделать несколько снимков. Правда, одна белая цапля оказалась похрабрее; она смело приходила к нам в лагерь, заглядывала в палатки, всюду совала свой нос. За что и получила прозвище «Инспектор». Вечером, как стемнеет, появлялись совы, а также огромные стаи «духов ночи» — угольно-черных качурок, которые днем отсиживались в трещинах или зарывались в песок. Как-то утром мы нашли качурку на палубе «Калипсо». Ее отнесли в темный уголок, и она просидела там до позднего вечера.
Но нас больше всего привлекал богатейший подводный мир Фарасанов. Чтобы увидеть его, даже не надо было нырять, здешние рыбы сами выходили из воды. Длиннорылые сарганы выскакивали над поверхностью и, рикошетом отталкиваясь от воды, пролетали свыше трехсот футов. От них не отставали полурылы. Эти рыбы прыгали на высоту до пятнадцати футов; для такого прыжка нужна начальная скорость около двадцати узлов.
Верхний слой воды у самого берега был битком набит прозрачными рыбками поменьше сардин, молодью вида, название которого нам не удалось определить. Мы назвали их плексигласовыми рыбками. Они собирались вместе в таких количествах, что из-за них подводники ничего не видели.
Благодаря этим тоннам живого продовольствия прибрежные воды были как бы круглосуточной столовой для пернатых и плавающих хищников. Но они, как это заведено почти во всех морях, выходили на промысел только два раза: утром и вечером. В эти часы море буквально кипело. Спинные плавники бонитов и карангов стремительно рассекали поверхность. Перепуганные насмерть жертвы взмывали в воздух и сыпались обратно в море. Голодные каранги, преследуя добычу, с разбега выскакивали на песок и бились на берегу, пока их не смывала волна. И мы собирали на пляже четырехфунтовых карангов.
Летающие над полем битвы олуши камнем падали вниз. Над самой водой они складывали крылья и ныряли без единого всплеска. Бросок под водой — и добыча в клюве, можно нести ее птенцам. Пеликаны и тут сохраняли свою степенность. Плавая по бурлящей воде, они окунали только огромный клюв и длинную шею, но редко промахивались. Гастрономическая драма длилась с полчаса, затем наступало всеобщее перемирие, и поверхность моря опять становилась зеркально гладкой.
Много раз я пытался незаметно войти в воду и подсмотреть разгул рыбьих страстей, и все напрасно. Только погружу маску хотя бы под прикрытием кораллов, как все прекращается. Прозрачные рыбешки окружали меня кольцом, а каранги стояли настороже поодаль, выжидая, когда уйдет чужак.
На островке, расположенном по соседству с Абу-Латтом, был наш омаровый заказник. Плавая под водой, мы не видели ни одного омара, и, однако, здесь они буквально заполняли наполовину залитую водой пустоту в кораллах. Забрав в Джидде моего одиннадцатилетнего сына Филиппа (он прилетел туда самолетом), мы поручили ему помогать коку. Не замочив ног, Филипп быстро наполнял ялик омарами. Они не линяли, не метали икру — что их привлекало в эту яму?..
Омары на суше, птицы под водой, летающие рыбы — этим не исчерпывались чудеса девственных морских джунглей. Мы еще познакомились с шишколобой рыбой. Представьте себе сжатую с боков рыбу длиной четыре фута, весом больше шестидесяти фунтов, с сильными плавниками, с мощными челюстями, попугаячьим клювом, огромной — с нос Сирано — белой шишкой во лбу, и вы поймете, как мы удивились, когда впервые увидели этих скаров, которых назвали шишколобами. Целая стайка рыб, штук пятнадцать, кружила около нас, поблескивая сине-зелеными и оранжевыми боками, и серьезные рыбьи глаза изучали нас. Они напоминали косматых буйволов и особенно потешно выглядели в профиль.
Мы ежедневно встречали шишколобов. Они забирались в такую мелкую воду, что не могли даже плавать как следует. Севернее Абу-Латта мы однажды застали на пастбище сразу около двухсот этих рыб. Над водой торчали широкие, переливающиеся синью плавники. Может быть, они нерестились? Мы подошли ближе, чтобы проверить, — они тотчас ушли. Ни динамитные капсюли Дюма, ни гарпун Дюпа не смогли добыть нам шишколоба. И почему-то я всегда был безоружен, когда встречался с этой странной рыбой, и всегда вся лента уже была снята.