—А что, уважаемый кузнец, коббоку потребно?
—Вот энтого я сказать не могу. Чего не ведаю, того не знаю. Только, опять же по слухам, исчезает он после того, как получил нужное. Награждает, и исчезает.
—А награждает чем, не бают?
—Да кто ж его поймет… Может умением каким… Или одежкой богатой… оружием, снадобьем, припасом… Колчаном…Перевязью…
Моль немного захмелел. Хм, перевязью. А не спросить ли мне, кстати, о моей находке с клеймом?
—А не приходилось ли тебе слышать имя мастера Гиммли?
Кузнец даже пенным поперхнулся.
—Мастера… кого?
Выражение лица Моля недвусмысленно намекало на то, что вопрос он прекрасно расслышал. Но я, на всякий случай, повторил:
—Имя мастера Гимли ни о чем тебе не говорит?
Усы у кузнеца обвисли, рот скривился, и даже вздернутая пышная борода уныло опустилась.
—Да какой он мастер! Вот дед у него был, тот да, отец… тоже ничего так… но уже не то совсем. А Гиммли-младший он…
Моль замялся.
—Так что он, уважаемый?
—Да малый даже не торговец!— выпалил собеседник, с грохотом припечатав днище кружки к столешнице. Пиво пролилось, разносчица тут же подскочила с тряпкой, не впервой, народ за соседними столами не обратил на эскападу ни малейшего внимания.
—А кто?— не унимался я.
—Малахольный он, Питер Гиммли! Продал кожевенную мастерскую предков. Накупил всякого барахла за бесценок, осла да тележку. Теперь таскается по городу, зарабатывает монету, чтобы отправиться в Цимес-град. И ладно товар бы какой ладный был, так ведь нет, мусор сплошной! Неделю назад животина не выдержала позора, видать, и пала. Так дурачок заместо осла сам впрягся! И самое место ему там! И поделом! А ты—«мастер Гиммли»! Еще и песни поет! «Что нас не убило, ей же, ей-ей, что не погубило, скрепило сильней!» Тьфу!
Я не смог сдержать улыбки. Надо же! Юный бизнесмен средневековья, вдохновленный идеями позитивизма!
—А где я могу повстречаться с Питером?
—Да на кой ляд он тебе сдался? Мастеров настоящих у нас в слободе нет разве? Что сбрую коню, что доспех вину, что сапоги страннику или тесьму какую или, допустим, баклажку…
—Ты не понял, Моль. Вот почему мне нужен именно Питер.
Я показал клеймо на перевязи.
—А… ну это… тогда-то… что ж… Хорошая перевязь, да… Была когда-то… Дед, небось делал еще. Не в обиду ему будь сказано, все же ничего особенного. Любой скорняк такую вещь…
—Меня история, связанная с ней, интересует. А не сама вещь.
—История? Дык… От рода Гиммли только Питер, почитай и остался. Если б он чтил традиции и корни свои, вряд ли бы по ветру пустил, что родичи веками налаживали. Не до семейных преданий ему, думаю… Так-то.
—Но попробовать-то стоит? Попытка — не пытка!— влезла Маша-Морена.
—Это да!— Моль осушил до дна кружку и обтер от пены усы,— Оно, конечно. Не пытка. Покажу я вам, где Гиммли-младшего сыскать. Пойдем! А ты, любезный, будь добр, пригляди уж за моим добром!
Кузнец перекинул одним махом мешок с железом по ту сторону прилавка. Корчмарь тяжко вздохнул, отволакивая торбу в сторону.
15. Серебряный покровитель. Репутация и разряд.
15.
—Бух!— я зацепился носком обуви о лавочку и, падая, так знатно приложился о столешницу, что в глазах поплыли круги. Еще расплескались напитки на столе, под недовольный ропот компании. И, ко всему прочему, перед глазами пронеслись два всплывающих окна. Первое лаконично сообщало о полученном ущербе. А вот второе… Второе я прочитать не успел.
—Глаза вы что-ли дома пооставляли, милейший?
Ближайший посетитель трактира, стряхивая капли красного вина с рукава одеяния, похожего на грубую монашескую рясу, буравил меня взглядом из-под кустистых бровей. Лицо его, плоское, как блин, с отметинами пережитой неоднократно оспы, никак не вязалось ни с голосом, ни с манерой произношения. К тому же, кажется, фразу я уже где-то слышал. Или даже читал.
Однако, все мысли разом вылетели у меня из головы, когда с одеждой говорящего начали происходить удивительные метаморфозы. Облитый рукав вдруг засиял серебром, металл перекинулся выше, покрыв благородным блеском всю одежду, покрой которой тоже изменился. Высокий воротник, расшитый изумрудной нитью приподнял подбородок, лицо вытянулось, оспины испарились, уступив место бородке эспаньолке, франтоватым, слегка загнутым вверх, усикам и безукоризненной, словно отполированной, коже.
—Закройте рот, драгоценный!— раздосадовано прошипел в ухо преобразившийся персонаж,— муха влетит! Пройдемте на задний двор!