Француженка мадам Клико, она же Барба-Николь Клико-Понсарден, овдовев в двадцать семь лет, возглавила дело покойного мужа, винодела. Ещё во время Наполеоновских войн она умело обходила ограничения в торговле и, невзирая на запрет ввозить французские вина, сумела на кораблях через Кёнигсберг доставить партию шампанского в Россию.
После того как Наполеон был побеждён и русские войска победоносно вошли в Париж, в занятой гвардейцами провинции Шампань знаменитое шампанское лилось рекой. Винные погреба вдовы Клико вмиг опустели. Но мадам не унывала. «Сегодня они пьют, – любила повторять она – Завтра они заплатят». Её пророчество не замедлило исполниться.
Вскоре предприимчивая мадам Клико отправила в северную российскую столицу тысячи бутылок искрящегося шампанского и одержала бескровную победу. В числе поклонников её винодельческого таланта был и Александр Пушкин. А якорь, красовавшийся на фирменной этикетке, служил напоминанием о первом морском путешествии «Вдовы Клико» в Россию.
Сама же вдовушка замуж так и не вышла, отдав все силы процветанию «винной империи». В поздние свои лета, мирно почив в фамильном замке в июле 1866-го, Барбара Клико упокоилась во французском Реймсе…
В России начала XIX века начался настоящий ресторанный бум: стали открываться французские и итальянские рестораны. Только на одной Тверской в Москве насчитывалось двадцать семь рестораций! На Невском проспекте в Петербурге их было не меньше. Но все же, за исключением нескольких модных ресторанов в столице, обеды в московских трактирах знатоки называли лучшими.
Излюбленным в Петербурге местом для золотой молодёжи – франтов и денди начала 1820-х – считался ресторан Талона на Невском. У Талона можно было отведать последние гастрономические новинки: кровавый ростбиф, модное тогда блюдо английской кухни; паштет из гусиной печёнки – «Страсбурга пирог», что доставлялся из Франции в виде консервов; лимбургский сыр, очень острый, с сильным запахом, покрытый слоем плесени – «живой пыли», – привозился из Бельгии.
Чуть позже славу самого «культового» заведения перехватил ресторан Дюме, что на Малой Морской. Там собирались весёлые холостые компании, и, как свидетельствовал современник, француз Дюме имел «исключительную привилегию – наполнять желудки петербургских львов и денди». Обед у Дюме считался лучшим в Петербурге.
А ещё были известны немецкая ресторация Клея на Невском, где гостей потчевали пивом, и ресторанчик в итальянском вкусе некоего синьора Александро, что на Мойке, у Полицейского моста.
Гастрономическая мода распространилась и на Английские клубы, славившиеся своими искусными поварами. В обеденном меню значились: «суп с молоками, суп жуанвиль, налимы в попилиотах, жареные рябчики, поросята под хреном, спаржа с крутонами, форель разварная с раковым соусом, осетрина, приготовленная в шампанском».
Кстати, осетров следовало доставлять свежайшими, и везли их с Волги в специальных бочках-аквариумах на особых тележках – гнали на почтовых лошадях, не жалея издержек. Осётр – царь-рыба на праздничном столе. «А в обкладку к осетру подпусти свёклу звёздочкой, да снеточки, да груздочки, да там знаешь, репушки, да морковки, да бобков… чтобы гарниру, гарниру всякого побольше», – советовал гоголевский герой.
На обеденный стол попадал и лабардан, так называли треску, – везли лабардан, только когда наступали холода, и бочки с живой рыбой обвязывали соломой, чтобы та не замерзла. Налимов везли с Онеги, навагу – с северных морей, из Архангельска, форель – из кавказских рек, сига – с озера Ильмень.
Красовались на столах и «трюфли, роскошь юных лет». Обжаренные «в чухонском масле, с пучком петрушки» и прочими травами, приправленные ароматными специями да сбрызнутые шампанским, «трюфели по-лионски» – являли собой поистине цвет французской кухни.
К блюдам, рыбным и мясным, полагались соусы: одни – «из спаржи, артишоков, шпинату»; другие – «из дичины, курицы, цыплят». В изобилии ставились на стол закуски, убираемые «зеленью, галантином, желеем, лимонами, мочёными сливами, вишнями, маленькими огурчиками, капорцами, оливками». Особо любима была спаржа, «краса всей зелени известной», – магнитом манили взоры её нежные стебельки.
Вот как потчевали в Москве начала XIX века ирландскую барышню-путешественницу Марту Вильмот, поведавшую о том родным: «Обед продолжался почти четыре часа. Были спаржа, виноград и всё, что можно вообразить, и это зимой, в 26-градусный мороз. Представьте себе, как совершенно должно быть искусство садовника, сумевшего добиться, чтобы природа забыла о временах года и приносила плоды этим любителям роскоши. Виноград буквально с голубиное яйцо».