Любил Пушкин бывать дома и в архалуке – коротком халате кавказского типа. Вспоминая счастливые часы, когда поэт гостил в их московском доме, Вера Нащокина пишет о задушевных беседах втроём, «сидя вечером у меня в комнате на турецком диване, поджавши под себя ноги». И продолжает: «Я помещалась обыкновенно посредине, а по обеим сторонам мой муж и Пушкин в своём красном архалуке с зелёными клеточками».
После смерти поэта его стёганый архалук, вместе с другими памятными вещами, Наталия Николаевна подарила Нащокину. Упоминая о подаренном вдовой поэта памятном «красном с зелёными клеточками архалуке», мемуаристка с горечью признаётся: «Куда он девался – не знаю».
По счастью, облачившись в тот самый пушкинский архалук, Павел Воинович позировал шведскому художнику Карлу Мазеру, писавшему с него (и по его же заказу!) портрет поэта. Всё же Нащокин, хоть и горько сожалел, что растерял дорогие реликвии, сохранил большее – память великого друга.
Для Пушкина в годы юности халат становится неким символом поэтической вольницы, отдохновения от светской суеты. И расставанье с ним подобно прощанью с музами!
И в другом посвящении приятелю:
В деревне Пушкин следовал в нарядах не чопорному Лондону, а своему желанию да фантазии. Спасибо тайному агенту Бошняку, призванному следить за опальным стихотворцем и оставившему поистине бесценные сведения!
Тайный агент распустил слух, что он – якобы «путешествующий ботаник», и сумел выведать от хозяина Новоржевской гостиницы:
«1-ое. Что на ярмонке Святогорского Успенского монастыря Пушкин был в рубашке, подпоясан розовою лентою, соломенной широкополой шляпе и с железною тростью в руке.
2-ое. Что, во всяком случае, он скромен и осторожен, о правительстве не говорит, и вообще никаких слухов об нём по народу не ходит.
3-ие. Что отнюдь не слышно, чтобы он сочинял или пел какие-либо возмутительные песни, а ещё менее – возбуждал крестьян».
Ай да «ботаник», даже про соломенную шляпу не забыл!
В «демократическом халате», по речению Пушкина, или, как видится ныне, – в романтическом, запечатлён облик поэта «чудотворной кистью» Тропинина. На века.
«Любимец моды легкокрылой»
Просвещённые представители русского общества стремились подражать славным романтикам: лорду Байрону и Вальтеру Скотту. Модно было, будто невзначай, расстегнуть ворот рубашки, слегка взлохматить волосы, небрежно повязать на шею галстук а-ля Байрон или надеть клетчатые панталоны.
Романтические веяния, прилетевшие в Россию с Альбиона, оставили яркий след в живописи. С древней Шотландией связана, как ни удивительно, история портрета Пушкина кисти Ореста Кипренского. Самое известное прижизненное изображение поэта. Да и сам Пушкин посвятил художнику, запечатлевшему на полотне его живой и романтический облик, поэтическое послание:
Вне сомнения: Пушкин решил предстать на знаменитом портрете с накинутым на сюртук клетчатым пледом – в честь «шотландского барда» Вальтер Скотта, чтимого русским поэтом.
Ведь именно Вальтер Скотт, писатель с европейским именем, так много сделал для того, чтобы шотландцы после долгих лет угнетения вновь почувствовали себя нацией. Великий романист был одним из тех избранных, кто присутствовал при знаменательном событии 4 февраля 1818 года. Тогда в Эдинбургском замке была торжественно вскрыта сокровищница шотландских королей, более сотни лет пролежавшая в одном из тайников. Прежде считалось, что она разграблена англичанами. Вальтер Скотту, к которому благоволил сам английский король, почитатель его таланта, была оказана высокая честь – открыть тот забытый старинный сундук… Ему дарован был случай первым увидеть священные для шотландцев королевские регалии, символы свободы и независимости.
Вальтер Скотт ратовал и за возвращение национальных обычаев, шотландского одеяния, в том числе и клетчатого пледа, символа вольности и боевого духа шотландцев. Именно плед, а не шарф, как принято иногда считать, изображён на пушкинском портрете. Такой плед служил древним воинам и накидкой в непогоду, и одеялом в походах – в него можно было завернуться ночью на кратких бивуаках. Да и в делах сердечных боевая накидка играла не последнюю роль.