Вторил приятелю и Пушкин:
И то юное и весёлое счастье Евпраксия Николаевна помнила до конца своих дней, бережно храня «свидетеля» и «участника» тех дружеских застолий – серебряный ковшик с длинной ручкой, коим она разливала по бокалам сладкую хмельную жжёнку.
Жжёнкой, шампанским и стерляжьей ухой провожал Пушкина в дальнее путешествие на Урал закадычный его приятель Павел Нащокин. Радушному хозяину запомнилось, как Пушкин в шутку называл жжёнку «Бенкендорфом, потому что она, подобно ему, имеет полицейское, усмиряющее и приводящее всё в порядок влияние на желудок».
Ну а чуть раньше в нащокинском доме – самом хлебосольном во всей Москве – приятели вместе отметили Натальин день, именины красавицы Натали.
Доводилось отведать поэту и напитки куда более крепкие – и немецкий шнапс, и украинскую горилку, и фамильную «ганнибаловскую» настойку.
Двоюродный дедушка Пётр Абрамович Ганнибал, что жил в Петровском, по соседству с внуком-поэтом, славился на всю округу своим искусством в приготовлении крепких настоек по собственной рецептуре. Старый арап экспериментировал на сем благодатном поприще с поистине африканской страстью. Помогал ему в столь благородном деле, как перегонка водок и настоек и возведение их в должный градус, молодой слуга-крепостной. Как-то раз, решив воплотить в жизнь усовершенствования барина, он ненароком сжёг дистилляционный аппарат. Слуга в буквальном смысле поплатился за чужой опыт собственной спиной. Да и когда барин Ганнибал изволил серчать, а причиной тому частенько была недолжная крепость водки, то людей его «выносили на простынях». Такова во времена оные была строжайшая экспертиза качества напитков.
Во время михайловской ссылки Пушкин посетил своего темнокожего деда и оставил запись о той незабываемой встрече. Пётр Абрамович «попросил водки. Подали водку. Налив рюмку себе, велел он и мне поднести; я не поморщился – и тем, кажется, чрезвычайно одолжил старого арапа. Через четверть часа он опять попросил водки и повторил это раз 5 или 6 до обеда».
Растроганный дедушка-арап доверил внуку Александру, знавшему толк в настойках, многие из семейных бумаг, касавшиеся удивительной судьбы прадеда Абрама Ганнибала, крестника и питомца самого Петра Великого, а также и фамильные реликвии. То были щедрые подарки за умение внука-поэта оценить дедовские труды.
Словом «водка» со второй половины XVIII века называли бесцветную водку – хлебное вино. Автор вышедшей в 1837 году книги «Прогулки с детьми по России» называет водку «горячим вином» – такое понятие было ещё в ходу, да и казалось более пристойным для юношества. Сама же водка нередко отождествлялась с настойкой. Так, в «Домашнем лечебнике» за 1825 год есть раздел «Водки, или настойки водочные». Ещё ранее известны были «водки перегнанные» (или «двоенные»), «водки настоянные», «водки сладкие».
Ароматизированные водки назывались исключительно русскими. И учитель-француз Петруши Гринёва месье Бопре «скоро привык к русской настойке и даже стал предпочитать её винам своего отечества, как не в пример более полезную для желудка». Бывший французский парикмахер, в России ставший гувернёром юного чада, любил забегать к кухарке, умоляя её: «Мадам, же ву при, водкю». Настойкой же, по совету доброго Савельича, следовало и лечиться от всякого рода излишеств: «Вот видишь ли, Пётр Андреич, каково подгуливать. И головке-то тяжело, и кушать-то не хочется. Человек пьющий ни на что не годен… Выпей-ка огуречного рассолу с мёдом, а всего бы лучше опохмелиться полстаканчиком настойки. Не прикажешь ли?»
И сильные мира сего не избежали той простой человеческой слабости. Сподвижница Екатерины Великой княгиня Екатерина Дашкова поведала как-то о необычном письме к её высокой покровительнице. «И пусть Всемогущий спасет тебя от несчастия любви к крепким напиткам, – писал, среди множества похвал русской самодержице, персидский шах, – ибо я, пишущий тебе, не уберёгся от этой страсти и имею теперь изумрудные глаза, рубиновый нос…»
Послание шаха, написанное с истинно восточной витиеватостью, не случайно: поговаривали, будто императрица Екатерина славилась пристрастием к горячительным напиткам.
Народная молва нарекла и самого Александра Сергеевича ярым поклонником русской водки. Как же без неё, родимой, можно написать «Каменного гостя» или «Графа Нулина»? На трезвую голову такое ведь не придумать.