Когда Паркаев ушел, Жарких сообщил капитану Богачуку:
— Выходит, Витя, я тоже знаю этого Гошку. Хорошо знаю, его фамилия Налимов. Мы с ним в одном общежитии в Якутске жили. Не помню, рассказывал тебе или нет? До армии я в строительном управлении работал, сначала печником, потом в бетонщики перебрался. Мы с Гошкой недельки две даже в одной комнате квартировали, а потом он нашему коменданту чуть ли не всю челюсть у себя в поликлинике привел в порядок, тот его за такую услугу поселил отдельно в комнатушке. Когда ребята подняли шум, комендант пояснил: мол, медик, и лекцию может прочитать о достижениях медицины, и любому врачу порекомендовать внимательнее относиться к работникам нашего управления, и медицинский бюллетень в общежитии выпустить. Я был доволен тем, что он отселился. К нему столько народу приходило, хоть караул кричи. Кто за консультацией, кто с просьбой без очереди на протезирование устроить. А мне его гости учиться мешали, я тогда вечернюю школу кончал. Он как ключи от своей комнаты получил, так попросил меня ремонт в ней сделать, я от радости, что он уходит, ему даже накат на меловой основе сделал. Это, знаешь, какой шик — накат елочкой! Хотел мне деньги за помощь дать, но я отказался, неловко как-то было со своего брать. Ну, говорит он мне, если зуб заболит или зашатается, приходи, по знакомству так вырву, что и не заметишь.
— Как же ты в нем не разгадал тогда гниду такую?
— Смеешься, что ли? Как отгадать можно? Он ведь все с улыбкой делал, она у него как приклеенная. У меня теперь после ранения голова часто болит, так до улыбок ли тут? А он, бывало, все лыбится, чудно. Но злой мужик был. У нас как-то в общежитии драка случилась. Все как люди, кулаками друг друга мутузят, а он сбил парнишку и давай его сапогом по голове бить. Я мужик здоровый, а, веришь — нет, с трудом его оттащил, в такую лютую ярость он вошел.
— А говоришь, разгадать трудно. Хорошему человеку трудно бандитом стать. Такая мразь рано или поздно покажет свое нутро, даже сквозь приклеенную улыбочку.
— Да, вот как оно, оказывается, бывает. Жил с ним под одной крышей, даже кровати рядышком стояли, а теперь ловить подлеца нужно, может быть, и допрашивать придется. Ей-богу, на фронте проще, там через передовую ползешь и знаешь: своих тут нет.
— А у нас тоже среди бандитов своих нет и быть не может. Как перешагнул закон, так пожалуйте бриться, — зло сказал Богачук. — Его при тебе посадили?
— Нет, к тому времени мне как ударнику комнату в коммуналке дали. Полгода всего и пожил в шикарных условиях, а потом война. Меня, как имеющего среднее образование, сразу направили в военное училище, а оттуда уже с офицерскими кубарями на фронт.
— Если тебе в него, к примеру, стрелять придется, не дрогнет рука? — прощупывал Семена Жарких капитан Богачук. — Ты, если слабинку в себе чувствуешь, скажи, не стесняйся, найдем какой-нибудь выход.
— С чего это моя рука должна дрогнуть, скажи на милость? Ты ведь сам только что говорил, что у нас среди бандитов своих не может быть. Он мне не отец, не брат, так что не переживай.
— А если бы на его месте отец или брат оказался, тогда как бы ты поступил? — не отставал Богачук.
— Тут ты хватил! Непрост ты, Виктор! То вежливый, заботливый, а то такие подковыристые вопросики подбрасываешь, что голову впору сломать, решая их. У меня такого быть не может. Единственный брат в первый год войны погиб. А отец умер, когда я мальцом был.
— Ну а если бы живы были и в банде оказались?
— Тьфу ты, репей несчастный, — выругался Семен Жарких, — что ты от меня хочешь услышать? Не стал бы я стрелять ни в брата, ни в отца, вот хоть убей ты меня здесь на месте, но стрелять бы не стал, — убежденно повторил Жарких. — От участия в деле отказался бы или рапорт об увольнении из органов подал, но поднять руку на родных не сумел бы. Теперь докладывай о моем мнении куда хочешь, а я все то же повторю.
— Дурак ты, Семен, зачем же мне куда-то докладывать, хреново ты обо мне думаешь. Я для себя хотел выяснить.
— Выяснил, и что?
— Вижу, что ты еще слабоват в коленках. Не проникся важностью нашей службы.
— Не пойму я тебя, Богачук. Ты же сам Молодцова ругал за то, что он арестовал Дарью. Она отца защищала, значит, по твоей теории, должна нести ответственность или хотя бы вину за это чувствовать. Выходит, прав Молодцов.