Рядом сидел Писатель.
— Малыш? — спросил Карлсон.
— Мальчик спит, — ответил Писатель. — Скоро придёт. Тебе уже сказали, что ты не будешь больше летать?
— Не ещё. Но я догадываюсь.
— Зато у тебя есть сын. Хороший парень, и сильно вырос — сантиметров на десять, а я и не заметил. Знаешь, я как-то в Париже ехал с одной женщиной в такси. Я любил её, она любила меня, но наша любовь была бесприютна, как кошка под дождём. И вот шофёр резко повернул, и нас прижало к друг другу. Тогда она произнесла: «Хоть этим можно утешаться, правда?».
— Правда, — ответил Карлсон, хотя думал совсем о другом.
Извините, если кого обидел.
08 февраля 2007
История на воде
— Зря мы всё-таки не пошли через мост. Если бы мы переправились с острова по мосту в штат Иллинойс, то дело уже было бы сделано.
— На мосту наверняка засада, — ответил Карлсон Малышу.
Малыш, так звали мальчика, только пожал плечами. Гекельберри Швед ввязался в это дело случайно. Со своим братом Боссе он красил забор, и тут на дороге появился странный толстяк. Смекнув, в чём дело, толстяк нашёл за углом поливальную машину и залил в неё краску. Забор был выкрашен мгновенно.
Но братья испугались — слишком умён был незнакомец. Наверняка это был один из сорока четырёх дюжин, тех людей, которых похитили инопланетяне и, улучшив человеческую породу, отпустили обратно. Каждый из возвращённых имел новое таинственное свойство. Кому-то инопланетяне вживили вместо рук грабли, кто-то стал чайником, а вот у этого из спины торчал пропеллер.
Потом он сидел в столовой и одну за другой осушал банки с вареньем из кумквата — это тоже не могло не насторожить. Однако, съев всё, что было в доме, странный человек наконец сообщил, что его зовут Карлсон и у него нет не минуты свободного времени.
Оказывается, пришельцем явно гнались. Чтобы спасти Карлсона, Гекельберри Швед повёл его к реке, чтобы он сел на плот, чтобы уйти от погони.
Но сам Малыш не успел спрыгнуть с брёвен, и плот стремительно понёс их обоих по великой реке Мисиписи. Если бы они сразу перебрались в другой штат, то закон защитил бы Карлсона, но теперь обратной дороги не было.
Плот нёс их по американской воде мимо Санкт-Петербурга, Москвы, Харькова, Жмеринки и Бобруйска — так назывались здесь города.
— Таких как мы, никто не любит, — сказал Карлсон, поудобнее устраиваясь на плоту. — Отчего эта несправедливость? Почему меня хотят поймать и отдать государству, будто оно — мой владелец? Почему, наконец, меня всё время продают — и за унизительную сумму в пять эре? Будто я какой-то найденный в болоте русский спутник-шпион? Я всего лишь один, один из сорока четырёх дюжин, а меня хотят запереть в какой-то резервации.
Карлсон умел летать и многое видел. Он то и дело рассказывал разные интересные истории — например, про мальчика Тома Сайфера и его историю. Про то, как Том однажды влюбился в дочь судьи Бекки Шарп, и, решил жить с ней в хижине своего дядюшки. Но, чтобы избежать гнева отца, они убежали туда ночью и случайно провалились в старые каменоломни. Парочка заблудилась в пустых и гулких проходах, и долго наблюдала причудливые тени на стенах. Тому казалось, что эти тени на стенах пещер что-то означают, что они реальны — но на поверку всё оказывалось только видениями. В результате, когда кончились припасы, ему пришлось проглотить свою любовь в прямом и переносном смысле.
Кроме причудливых историй о том, как Карлсон избирался в Сенат, как он торговал башмаками и титулами в стране вечнозелёной капусты, и многих других легенд, Карлсон знал много забавных игр: на третий день путешествия выбил Малышу зуб и научил его чудесным образом сплёвывать через получившуюся дырку.
Среди историй Карлсона была и история про Категорический Презерватив. Мальчик не очень понимал, что это такое, но был дыряв, как звёздное небо и оттого способствовал нравственному закону. Нравственному закону, впрочем, способствовало всё — даже то, как устроен язык (Карлсон показал).
— Вот, смотри, — говорил Карлсон, когда их плот медленно двигался под чашей звёздного неба. — Категорический Презерватив — это охранительный символ. Он состоит из трёх частей и трёх составных источников: Родной веры — как культурного стока цивилизационного проекта; Родного быта и календарных традициях — как почва, и Родного языка как орудия и средства сохранения-охранения, а также как орудия и средства развития проекта в исторической парадигме.